Я, между тем, вальяжно развалившись в кресле, лениво стряхивая с сигареты пепел, поигрывая на носке полуснятой туфелькой, неторопливо продолжала свою речь:
— Кофе — удивительный напиток, божественный. А коли так, то человек, выращивающий его, — почти бог. Если вам доведётся побывать в Эспириту-Санту, я покажу вам мою плантацию. Сейчас там произрастает один сорт — Сантос. Раньше мы ещё выращивали Робусту, но в этом году я её извела: она менее вкусна и не так ароматна. Хотя, правда, более урожайна и деревья лучше переносят болезни. Но мы работаем на спрос. А покупатели любят Сантос. Вот это, действительно, бесподобный кофе! Но мы его ещё немного улучшаем в процессе прожаривания, добавляя к зёрнам немного пряностей — гвоздику и корицу. Сейчас нам конкуренцию составляет только колумбийская Арабика и йеменский Мокко. Но, как говорится, о вкусах не спорят. И лучший кофе — это тот, что нам нравится.
Как я и ожидала, храпящая, напрягшаяся от копыт до холки лошадь рванула в карьер.
— Вы гордитесь тем, что принадлежите к стану дармоедов?
— Кого вы называете дармоедами, донна Ольга? Без ложной скромности могу сказать, что знаю весь процесс производства кофе: от посадки кофейного деревца до поставки экспортёрам готовой продукции. Я могу на глаз различить сорта кофейных зёрен. Знаю, как спасти урожай от паразитов и ржавчины. Смогу защитить деревья от ветра и засухи. А ещё — выкрутиться в кризис, когда все в панике вскинули лапки кверху, и не только сохранить своё дело, но и приумножить капитал. А что можете вы? Раскатывать по всему миру в каютах класса люкс, есть и пить на всём готовом, на средства, не вами заработанные, и плевать в тех, кто создаёт то, что вы с таким со смаком и удовольствием потребляете?
Глаза Ольги сузились.
— Да будет вам известно, госпожа Антонелли, большая часть моей жизни прошла в нужде и лишениях, поэтому все ваши упрёки совершенно беспочвенны.
— Только не надо прибедняться! — перебила я. — Вы сами, собственными руками натянули на себя арестантскую робу!.. В отличие от меня, вам посчастливилось родиться в обеспеченной семье. Вам не приходилось с пелёнок думать о том, где раздобыть кусок хлеба. Вы могли выбирать — быть чистенькой или замараться. А мне выбирать было не из чего: или грязь, или смерть. Другого не дано.
— Никакие обстоятельства не могут нас вынудить поступать не по совести, — многозначительно произнёс Престес, намекая, очевидно, на тёмные пятна в моей биографии.
