Похоже, полковник был важной птицей не только для бразильских спецслужб и полиции, на его поиски слетелись ищейки со всего мира: гестапо и абвер, английская Интеллидженс сервис и спецотдел госдепартамента США. Такой поворот событий не на шутку встревожил: я начала всерьёз опасаться за судьбу Антонио — когда я заключала договорённость с доном Хосе Меркадо, я и предположить не могла, что масштабы этого дела могут разрастись до международных. Теперь же в пору было переживать и за собственную безопасность.
…Полиция обыскивала квартал за кварталом, обшаривала дом за домом. Побывали они и у меня, перерыли всё вверх дном. Мы с Отцом Гугой за день до этого, сожгли все личные вещи беглецов, оставив лишь то, что принадлежало Антонио. Я хотела ограничиться только бумагами, но мой управляющий философски изрёк: «Бережённого бог бережёт», и спалил одежду, кошельки, сумочки, шляпки, и даже книги, которые не имели никакого отношения к политике. «Вдруг кому-то из конкурентов по бизнесу придёт в голову сводить с вами счёты, а тут такая благодатная ситуация: целый рассадник коммунистов под крышей вашего дома — грех не воспользоваться… Не говоря уже о том, что вас могут обвинить причастной к заговору…». Это мне раньше не приходило в голову — я всё больше запутывалась в паутине, которую сама же сплела и развесила. А управляющий, словно прочитав мои мысли, прибавил: «Зря вы обратились к Меркадо. Если вам хотелось отделаться от этой парочки, попросили бы меня, я бы так всё ловко устроил: чик — и нет человека. Комар носа бы не подточил! А теперь попробуй, покрутись, когда сразу столько шпиков на хвост упало…».
Он был прав: я оказалась заложницей ситуации. Мне казалось, что как только я сообщу о готовящемся перевороте, Престеса и Ольгу сразу же схватят, а вместе с ними и других подпольщиков — и делу конец. А тут дошло до вооружённого столкновения, погибли люди, и, самое главное, я оказалась под колпаком у полиции и спецслужб. Дон Хосе звонил мне каждый час и требовал выдать беглецов тотчас же, как они у меня появятся. «Кроме как у вас им негде спрятаться…, — сказал он. — Мы захлопнули мышеловку и отрезали им все пути к отступлению».
Сеньор Меркадо не преувеличивал. Очень скоро они, измождённые, загнанные в угол, появились на пороге моего дома. У Престеса от усталости подкашивались ноги: он осунулся, почернел и как-то высох весь. В волосах появилось ещё больше серебряных нитей, некогда щеголеватая и аккуратно подстриженная бородка, свалялась, вздыбилась и напоминала паклю. Измученным и вымотанным выглядел Антонио: за время скитания он изрядно отощал, и одежда висела на нём мешком. Только Ольга, должно быть, самая выносливая и стойкая из этой троицы, ничуть не изменилась. Невозмутимая, уверенная, она превосходно держалась: трудные, экстремальные условия не только не подкосили её, а скорее, наоборот, закалили: такой же несгибаемой и твёрдой становится сталь, нагретая до предельно высоких температур и резко охлаждённая. «Хотела бы я иметь такие железные нервы», — подумалось мне. Вспомнились слова дона Хосе, получившего от немецких коллег-полицейских досье на Ольгу: «Эта еврейка — та ещё штучка: теракты, шпионаж, побеги из тюрем… Чувствую, мы с ней намучаемся», — и процитировал характеристику из её личного дела: «Обладает большой выдержкой и хладнокровием. Не поддаётся запугиванию, не приходит в замешательство, отвечает продуманно. Производит впечатление человека, привыкшего к полицейским допросам». «Чёрт, а не баба!» — в заключении добавил он.
