Первое, что я сделала — это выдала каждому желающему кредит на строительство дома; и отныне он работал уже не на меня, а на осуществление своей мечты. Второе — ввела подати на землю, и все выданные мною займы вернулись тотчас же.
Не знаю, кто первый из смертных придумал налоги, скажу одно — это был гениальный человек. Присвоить себе право на то, что не принадлежит никому, или, вернее, является общим достоянием — это самая большая афера в истории человечества. И это даже не мошенничество. Это ограбление. Зачем стегать кого-то нагайкой, когда нужно лишь обложить непомерной данью буквально всё, на что падает хозяйский глаз — от рабочих инструментов до питьевой воды — и тогда не ты, а тебе будут вечно должны эти нищие, работающие на износ люди…
Если бы кому-то из батраков взбрело в голову упрекнуть меня в том, что я бессовестно наживаюсь на его брате, я бы наглухо закрыла такому наглецу рот. Кто, как не я, восстановил на фазенде мир и порядок! Только благодаря мне стычки с капатасами не превратились в кровавую бойню. А ведь всё могло закончиться иначе.
…Когда я вернулась вместе со своими работниками домой, обнаружилось, что все земли Сантос оккупированы полицейскими. Среди непрошеных гостей, в сопровождении свиты капатасов, невозмутимо разъезжал на своём скакуне и Отавио Ламберти.
Мне как хозяйке плантации было объявлено, что на территории поместья укрываются государственные преступники. И тут же поступило безапелляционное требование — немедленно выдать их властям.
Солдафону в офицерских погонах, размахивающему пистолетом перед моим носом, я сдержанно ответила, что никого не прячу. Он недоверчиво хмыкнул. Я почувствовала себя задетой за живое: ещё совсем недавно сомневаться в правдивости слов белой сеньоры было непринято. Словно прочитав мои мысли, полицейский снизошёл до ноток извинения в голосе: «В стране введён чрезвычайный режим, госпожа Антонелли… Всё из-за проклятых левых!»… Если бы Ламберти не переманил капатасов на свою сторону, что, фактически, оставило мои владения без вооружённой охраны, я бы просто попросила этого молодчика убраться, а так ничего не оставалось, как самой предложить ему обыскать фазенду. При этом, правда, я выдвинула непререкаемое условие — подёнщики, которых я привела с собой из сельвы, не должны подвергнуться аресту. «Готова засвидетельствовать под любой присягой, что лично ручаюсь за каждого из них, — заявила я. — Среди этих людей нет преступников, слово сеньоры!». «Если я правильно вас понял, госпожа Антонелли, за тех менсу, которые были не с вами, вы поручиться не можете?» — многозначительно произнёс офицер. Я задумалась: прятаться на фазенде могли лишь те, кто стрелял в меня, а если так, то этих головорезов сам бог велел пустить в расход. И потому утвердительно кивнула: «Совершенно верно»… И всё-таки я просчиталась.
