, этого не предвещало, как будто бы…»
Замирает. Нет. Не вслух. Показалось. Второе нарушение за вечер, это было бы уже слишком.
Но опасность заговорить вслух перманентна. И Чел решает-таки лечь спать. Хотя и предполагает, что заснуть вряд ли получится. И не только по причине того, что по обычному графику до сна еще без малого два часа.
Белый потолок встречает его сразу после соприкосновения затылка с ортопедической подушкой. От него укрыться просто. Всего-то закрыть глаза. Но от черно-желтой пелены спрятаться уже не так легко. Она сильнее любого его движения. В единстве с покореженными пальцами она кажется всемогущей. Лицо и глаза Чарли, возникающие мимолетными вспышками, слепят и обжигают, как весеннее солнце. Чел переворачивается на живот и зарывается лицом в подушку. Но весна и в таком положении не покидает его. Быстро выясняется – у Чарли нет какого-то определенного места в пространстве. Она как будто бы везде. Сверху и снизу. Слева и справа. Снаружи и внутри.
Сменив положение лежа с живота на спину десятки раз Чел засыпает глубоко за полночь. А утром, впервые за долгое время, дослушивает будильник до самого конца. И странно, JDF вдруг не кажется ему чем-то недостижимым. Напротив, Чел, вспоминая его торжествующую улыбку с постановки «Цирюльника» в «Метрополитен», с какой-то невероятной, физически достоверной отчетливостью ощущает себя на его месте. Бескрайние овации, накрывшие JDF после «Cessa de più resistere», сопровождают Чела весь день. Они слышны только ему и умолкают в полуминутном диминуэндо на ступенях храма, за два часа до концерта.
В импровизированной гримерке-келье он размещается вместе с другими солистами: девочкой виолончелью и мальчиком альтом. Они уже встречались и ранее в подобных праздничных солянках. Имен их Чел не помнит. Афиша для солиста – это поиск себя. Все прочие – туман, расплывчатость Дали…
На распевку приходит отец, с какой-то девушкой в пошловато-красном вечернем платье с обширным декольте. Представляет ее сыну, но по взгляду Чела отец понимает, что знакомить их сейчас – напрасная трата времени. Мальчик смотрит в «четвертую стену»58 – и явно не запомнит ни лица, ни имени «красного платья». Отца узнают родители альта и виолончели и на пару минут отвлекаются от своих чад. Отец снисходит до них. Хвалит их детей фразами из эпигонской заказной статьи. Тут же извиняется перед своей спутницей и прочими, прося для них с Челом пять минут уединения. «Гримерка» освобождается. На двадцать пять. Но никто из стоящих в коридоре не смеет прервать процесс. «Декольте» берет под руку мама и уводит в зал. По завершении распевки отец целует Чела в лоб и выходит, пройдя мимо ожидающих его, будто они совсем не знакомы.
