— Мне это подсказывает мой внутренний голос, господин капитан,— отвечает стюард.
Наступает тишина, кажется, она никогда не прервется. Капитан постукивает кончиками пальцев по чайнику; наконец решился и плеснул себе в чашку чаю. Цвет заварки явно ему не нравится, и он нетерпеливым жестом отставляет чайник. За все это время он не взглянул ни на кого из нас троих.
— А вы, капитан, согласны с тезисами книги генерала Копеля? — подает голос Верду.
— Какой именно? — спрашивает командир.— У него их несколько.
— Той, где описывается советское вторжение в Западную Европу.
— Ну вот, теперь, пожалуй, мой чай настоялся,— задумчиво говорит капитан.
Он берет чайник, не торопясь наполняет чашку. Несмотря на аккуратность его движений, сквозь ситечко все же проскальзывает чаинка (чай в пакетиках капитан не употребляет). Он выуживает ее ложечкой и стряхивает на блюдце. Разламывает пополам кусочек сахару, бросает обе половинки в чашку и тихонько помешивает.
— Дело в том,— заключает он, — что все такого рода прогнозы чересчур категоричны. На самом же деле они редко подтверждаются, ибо основываются на слишком большом числе неопределенных и непредсказуемых данных. В лучшем случае это каскад домыслов и предположений.
Мы с Легийу настолько сблизились за время плавания, что вечерами частенько болтаем о том о сем, а иногда спорим и о вполне серьезных вещах.
— Доктор, вы верите в загробную жизнь?
— Нет. А вы-то сами в нее верите?
Легийу так энергично сглатывает слюну, что по его монгольским скулам перекатываются желваки.
— Временами мне кажется,— произносит он с видимым усилием,— что совсем умереть просто невозможно.
— Стало быть, вы, сами того не сознавая, являетесь верующим, и в таком случае я умолкаю.
— Как это так — умолкаете? — Тон у санитара чуть ли не враждебный.— Если я верю в загробную жизнь, вы считаете зазорным со мной беседовать?
— Ну-ну, не злитесь,— улыбаюсь я.— Вы меня не так поняли. Если вы хоть на йоту верите в бессмертие, с какой стати мне вас переубеждать, даже из наилучших побуждений?
— А разве нельзя сделать это из любви к истине?
— Не следует изрекать истины, причиняющие кому-то боль.
— Выходит, мне будет больно, если я перестану верить в загробную жизнь?
— Разумеется. Ведь вы верите в нее именно потому, что мысль о смерти кажется вам невыносимой.
— Да, так оно и есть.
Пауза Вслед затем Легийу с обычным своим упорством продолжает:
— И все-таки мне неясно, почему вы не верите в бессмертие души.
