— Правда-правда, я сам слышал удары в стену, жесткие частые удары, как будто комки земли сыпались на гроб.
15
После поста 17 тамуза[112] слесарь реб Хизкия стал соблюдать траур по разрушенному Храму. Уже за три недели до Девятого ава он не прикасался к мясу, не пробовал фруктов, которых еще не ел в этом году, чтобы не надо было произносить благословение «Шегехияну»[113], и кричал на жену, если она чинила одежду. Увидав, как ее Хизкия мучается с черствым хлебом и твердым белым сыром, жена слесаря Злата снова пошла жаловаться аскету реб Йоэлу, что муж гробит себя и хочет, чтобы и его домашние так же гробились.
— Не слушайтесь его, — ответил аскет.
Когда двое этих мужчин оказались после этого одни в синагоге, слесарь крикнул аскету, что тот отменяет законы и старые еврейские предписания, записанные в молитвеннике раввина Амрама-гаона[114], в молитвеннике Раши[115], в книге «Шиболей га-лекет»[116] и еще во множестве других сборников религиозных предписаний. Реб Йоэл ответил, что мы придерживаемся обычая не есть мяса только в девять дней, предшествующих посту Девятого ава, и что не следует особенно увлекаться устаревшими строгостями. Нынешние поколения слабые и к тому же не такие набожные, как прежние. Поэтому для наших времен более чем достаточно, если евреи постятся и соблюдают траур Девятого ава.
— Евреи больше не постятся Девятого ава и не соблюдают траур, потому что вы и вам подобные сказали, что можно делать все, чего нельзя, — хриплым и злым голосом возобновил реб Хизкия старый спор.
— Евреи не постятся, когда надо поститься, потому что вы и вам подобные сказали, что нельзя даже то, что можно, — нанес ответный удар реб Йоэл, и оба спорщика разошлись еще более обиженные, чем во время предыдущих стычек.
Даже сами летние дни конца тамуза и начала ава-утешителя как будто отказывались скорбеть по разрушенному Храму. Торговки на Еврейской улице стояли с полными корзинами овощей: белокочанной и цветной капусты, баклажанов в синей толстой кожуре, укропа, похожего на пучки перьев, свежей картошки и связок лука. Во фруктовых корзинах и на деревянных подставках лежали мясистые сливы рядом со сладкими, как мед, желтыми абрикосами. Казалось, что в древесную стружку в плетеных корзинах этих бедных евреек закатились драгоценности, круглые маленькие солнца, целые клады золотых червонцев. И прохожие покупали, что кому было по карману. Даже евреи с синагогального двора, входившие и выходившие через железные ворота, покупали по полфунта или четверть фунта каких-нибудь фруктов в бумажном кульке. Они бормотали благословение и совали сладкий плод между бородой и усами. Эти евреи забывали или притворялись, что забыли, что в дни перед Девятым ава не принято произносить благословение «Шегехияну».
