На блестящей скамье у бимы и на скамьях у восточной стены сидят евреи средних лет, в мягких шляпах, с ухоженными бородками и подстриженными пейсами — хозяева больших магазинов и маленьких фабрик. У каждого из них под его местом в синагоге есть запертый ящичек. Они то немного поизучают святые книги, то тихо поговорят между собой, пока не замолкают и с серьезными физиономиями не начинают думать о сливочном печенье с горячим кофе, которые им подадут утром дома. Среди них находятся и пожилые обыватели в черных жестких шляпах или в выпуклых ермолках. Через очки, сидящие на самых кончиках их носов, они обиженно смотрят в святые книги, морщат лбы, покашливают и пыхтят, тихо спорят из-за толкования какого-то места в Мишне или из-за какой-нибудь старой обиды.
На самых почетных местах, по обе стороны от орн-койдеша, расположились за дубовыми стендерами старички. Целый год все считают их выжившими из ума. Сами они тоже чувствуют себя лишними, виноватыми в том, что зря занимают место. Старички отыскивают себе убежище в какой-нибудь синагоге и читают святую книгу через увеличительное стекло, дрожащее в их пальцах, или надевают очки, чтобы видеть лучше. Только в Пейсах на сейдер, в Судный день перед постом и вот в такую ночь праздника Швуэс люди помоложе относятся к ним с любовью и кричат им в ухо:
— Дедушка, желаю вам дожить до праздника следующего года!
Окна синагоги светятся золотистым светом. Двор плывет в голубой тьме, как будто ночь расстелила бархат на козырьки, ступеньки крылечек и на щербатую брусчатку. Двери и окна открыты, чтобы хоть немного остудить духоту квартир, раскаленных печами и плитами, на которых весь канун праздника варили, тушили и жарили. Наработавшиеся пожилые хозяйки уже заснули, но хозяйки помоложе выходят на двор подышать. Из синагоги Лейбы-Лейзера высыпали молодые люди, уставшие от чтения святых книг. Они стоят кружками, разговаривают, смеются, прогуливаются от крыльца к крыльцу, и никто не обращает внимания на Мойшеле Мунваса со слесаревой Иткой, которые понемногу отдалились от компании.
Итка болтает без умолку. Она спрашивает Мойшеле, почему он не сидит в синагоге вместе с богобоязненными евреями. А он отвечает, что намедни его не захотели взять в миньян, потому что считают его чертом.
— Да, я тоже слыхала, что вы черт, — улыбается ему Итка. — Что они в вас находят, эти женщины?
Хотя она спрашивает это якобы с издевкой, Мойшеле ощущает в ее голосе любопытство, страх и горячее желание.
