Пятнадцати минут в интернете хватило, чтобы убедиться: память не подвела. На компрометирующих фото был запечатлён глава департамента по недвижимости при совете графства вместе – чтобы выяснить это, ушло ещё пять минут – со своей падчерицей.
Заклеивая конверт, Морган думал, что отец скоро попросит съездить в Пинглтон, например, и передать другу Найджелу несколько документов – в наглухо запечатанном пакете, конечно.
“Странно даже, что на меня раньше в парках не нападали”.
На то, чтобы просто загнать машину под навес, ушло позорно много времени. Конверт Годфри забрал с сухой благодарностью, ещё и попенял на задержку.
Много позже, в душе, стоя под опасно горячими струями воды, Морган решил, что, пожалуй, сунет нос в отцовские дела.
И что он никогда не назовёт своё имя Шасс-Маре.
“…А родилась она, как сказывали, на корабле.
Они говорили, что её мать подобрал на берегу судовой лекарь, когда войска отступали. Пожалел-де юную совсем бродяжку, которую снасильничал кто-то из солдат. Может статься, что из своих же. Через неделю она умерла родами, произведя на свет крикливую, болезненную малютку. Как её лекарь выхаживал, чем выкармливал – одному Богу известно, однако младенца оставили на борту.
На войне тогда было затишье; то самое, страшное, перед чудовищной бомбёжкой Йорстока. Мой добрый друг Симон Ландфрид погиб в тех местах; весь их взвод полёг, один командир уцелел – да и то лишь потому, что летал он на своём лёгком самолётике, как ангел, а удачлив был, как чёрт. Но и он исчез, и месяца не прошло; то ли сгорел в госпитале от лихорадки, то ли дождался-таки своей бомбы.
Но не о нём речь, а о том, что тогда, в затишье, все были словно пьяные. И капитан, в приступе омрачившей разум эйфории, дозволил старику-лекарю оставить младенца при себе. На берегу бы малютку никто не принял: голодали. Назвали её, кажется, по имени покойной сестрицы капитана, а фамилию дали чудную – “Люггер”, в честь стремительного парусника. Видать, лекарь был любителем старины.
Ну, а мы-то девочку так и звали – “Мисс Люггер” или просто “Морская Малютка”. И любили очень.
К нам она переехала лет в пятнадцать. Лекаря, чудом пережившего конец войны, годы согнули пополам; к старости он совсем обезножел, всё больше сидел на крыльце, курил трубку и смотрел вдаль. Пенсии его хватало только на самое-самое нужное, и ненаглядная его малютка быстро забросила школу и отправилась работать.
А через год старик умер, и мисс Люггер осталась одна.
