Кундри не улыбнулась. Она не сводила с лица Ионы глаз.
– Я знаю, кому мы снимся, – сказала она.
– Ну и… кому?
– Типа ты не знаешь?
– Не знаю, Кундри.
– Тебе. Мы снимся тебе, Иона. И ещё, знаешь? Я не настоящая. Как только ты проснёшься, меня не станет. Совсем. А я не хочу, чтобы меня не было. Я молодая, красивая. Я хочу жить. Хочу детей. Так что ты не просыпайся подольше, ладно? Не просыпайся, пока я не состарюсь и не умру. Тебе так тоже будет лучше.
– Значит… значит, на ноге у тебя… ничего нет?
– Нет.
– Однако ты не сошла с ума.
– Сошла. Иначе я бы ничего тебе не сказала. Разве не так?
– Значит… значит ты ей поверила?
– Кому?
– Ну, этой, розе Шарона.
– Какой розе, Иона?
Он заглянул в её пустые стеклянные глаза. Да, они были сейчас пустые и стеклянные.
– Кундри… Психолог. – пробормотал он. – Таилиэта. Ты… ты хочешь сказать, что её нет?
– Её нет, никакой, ни той, ни этой, – произнесла она голосом, напоминавшим скорее отклик горного эха, но в голосе этом звучали паника и вдруг явившаяся откуда-то безнадёжность. Потом, он жадно потянула ртом воздух и закричала: – Не просыпайся, Иона. Стой! Иона! Не просыпайся! Не просыпайся!!!
Её крик, почти визг, ворвался в его уши. Иона невольно оттолкнул её, дёрнулся в сторону, и тут же услышал щелчок предохранителя и увидел чёрный глаз винтовки, уставившийся ему в лицо.
– Эй! – просипел он, чувствуя, как холодная змейка страха выползла откуда-то из живота, поднялась и стиснула кольцами сердце. – Подожди, Кундри, не дури. Если ты выстрелишь, сон кончится.
– Не просыпайся, Иона!
– Я не проснусь, – закивал он. – Конечно, я не проснусь. Только ты не дури. Всё будет хорошо, Кундри.
– Если ты проснёшься, меня не станет.
– Я не проснусь, Кундри. Обещаю.
За её спиной послышался шорох, осторожные шаги, чьё-то дыхание. Кундри немедленно отпрыгнула в сторону, разворачиваясь, выискивая в прицел новую цель.
Иона не стал дожидаться, чем всё закончится – рванулся в темноту цеха.
Ему показалось, что рванулся. Но только ноги вдруг отказали и не хотели двигаться. Их наполнила истомчивая слабость, к ним вдруг оказалась привязанной пудовая гиря; мышцы обмякли, сердце как будто перестало биться, стало пустым и дребезжащим. «Как вода я пролился, и стало сердце моё как воск». Таилиэта, та или эта, ни той, ни этой, Иона и она.
Кое-как волоча ноги, словно увязая в болотном месиве, он сделал несколько неверных шагов, каждое мгновение ожидая выстрела. Споткнувшись обо что-то, повалился, едва не разбив голову, и пополз. Он загребал руками, обдирая запястья и колени о рассыпанный по бетону мусор, и ему представлялось, как с усмешкой на губах Кундри шагает следом, и ствол винтовки покачивается над его затылком.
