Нумидийцев теснили все сильнее. И вот легионеры из передней шеренги дружно метнули в них копья.
– Берегись, Хирам!.. – завопил Адербал.
Но было поздно. Он увидел, как пилум воткнулся в правое плечо его названного брата, выбив Хирама из седла прямо под ноги сражающимся.
Успев увернуться от меча какого-то италийца огромного роста, укрытого синим шестиугольным кавалерийским щитом, Адербал, ловко поднырнул вправо и широким замахом отрубил противнику незащищенную левую ногу выше колена. Его острый как бритва меч рассек толстые кожаные штаны всадника, мясо, кость, и вонзился в бок рослого рысака, с диким ржанием вставшего на дыбы. Дико закричавший от боли римлянин сильно дернул поводья, и его конь опрокинулся на спину, подмяв под себя искалеченного седока.
– Ур-рр!.. – завизжал от восторга Адербал, но, обернувшись, увидел, как сползает с коня, обливаясь кровью, оглушенный ударом в голову Батий. Адербалу захотелось кричать от бессилия. Он был готов погибнуть, но спасти названного отца. Внезапно конь под ним словно взбесился – возможно, от боли, вызванной неглубокой раной в боку, – рванулся вперед и, несмотря на свой маленький рост, пробил ряды римлян, вынося наездника из боя.
С трудом успокоив своего верного друга, Адербал заметил, что его левая рука сильно кровоточит. Правая нога начала неметь – возможно, он сломал ее. Впрочем, это заботило его сейчас меньше всего. Адербалу захотелось броситься обратно, чтобы вызволить своих нумидийских братьев из страшной ловушки. Но в этот момент затрубили трубы, призывая карфагенян к отступлению. Подчинившись приказу, оставив на поле боя убитых и раненых, солдаты отошли к лагерю, а римляне вернулись в город.
Карфагеняне, уже отвыкшие от поражений, чувствовали себя униженными и опозоренными – тем более что победа была одержана слишком малочисленным противником.
Вечером в лагере царила необычная тишина. Подавленные карфагеняне вспоминали события минувшего дня – и делали это молча.
Адербал лежал в своей палатке, угрюмо наблюдая за тем, как лекарь колдует над его ранами. Однако собственное физическое состояние ему было безразлично. Все его мысли остались рядом с Батием и Хирамом. За годы похода Адербал так привязался к ним, что не понимал, как воевать дальше без отеческого наставления Батия и братской поддержки Хирама. Он словно в одночасье осиротел. Даже сейчас ему не с кем было поделиться своим горем. Одна мысль утешала его: возможно, товарищи в плену и Ганнибал выкупит их.
