— Где? — спросили разом и Багумил, и возница. — Где ты собаку видал?
— Вон в те кусты заползла. Я к вам шел, еще дышала, но сейчас уж, верно, дух вон.
Манус в несколько широких шагов оказался у зарослей, на которые указывал словник, а потом вдруг, к удивлению всех, опустился на колени и прижал к груди окровавленное песье тело.
— Ну-ка обождите, — углядев что-то свое в этой странной картине, бросил бородач. Скинул прямо на снег свой тулуп, положил на него мальчика и скорым шагом нагнал мануса, который, продолжая бормотать что-то и не обращая внимания на остальных, пошел лесом прочь, к своему возу. Бородач схватил мануса за руку, вынуждая остановиться…
— Стой.
Цепкие пальцы сдавили предплечье. Не высвободить руки. И кажется, держат не крепко, а все не вырвешься.
— Пусти, Владислав Радомирович. Окончена сказка. Мне ко княгине пора.
Агнешка отвела взгляд, чувствуя, как заливаются румянцем щеки. Князь разжал пальцы, опустил руку на колено.
— Останься. Еще сказку скажи. Важно это. Весна, а я все не пойму, в чем дело. А впрочем… — отмахнулся он рассеянно. — Иди. Верно ты говоришь, у тебя дело есть. Воротишься через час, скажешь, как княгиня моя себя чувствует.
Владислав поднялся из кресла, подошел к окну, отворил ставень. В покои хлынул холодный душистый воздух, вдали где-то в голых еще ветвях свистела, выкликая солнце, птичка.
Агнешка сама не знала, отчего осталась стоять. Горел на коже след княжеских пальцев.
Князь стоял у окна, вглядываясь куда-то в хрустальную даль, звенящую струнами первых теплых лучей. Заговорил тихо, словно самого себя спрашивал, забыв о лекарке:
— Всю зиму мы словно в силке. Испокон веков. И зиму, и жизнь всю бьемся, а крыльев ни один не расправил. Думал я, что лечу, а оказалось, дергаюсь в тенетах, как и другие. А вот ты — другое дело, Ханна.
Обернулся. Кольнул внимательным, пронизывающим взглядом-стилетом и продолжил все так же задумчиво:
— Смотрю на тебя — словно тебе и стен нет. Меня не боишься, Элькина дурь тебя не берет, ворона старая Надзея едва не лопнет — а тебе нет ничего. Словно силка на тебя не связали еще. Захочешь — и дальше полетишь, и никто не остановит. Откуда ты, лекарка, знаешь о свободе больше, чем я, владыка стольких земель?
Агнешка не смела шевельнуться. Отчего-то страшно ей стало такой княжеской откровенности. Впервые наедине с князем стало страшно. Она сама подивилась тому, что поняла: ни разу за все дни, что была она под крышей Чернского Влада, не испугалась она его самого.
