Князь кивнул на дверь и вышел, так же бесшумно, как и появился.
Агата испугалась, что у двери он мог столкнуться с Надзеей. Поскорее уложила Эльжбету на постель, уговорив немного поспать, пока она пошлет за ведьмой. И сама не могла бы сказать, отчего скрыла от дочери, что ее муж вернулся.
Агата вышла, остановилась, держа в руке оплывшую свечу, всмотрелась во тьму. Тут как ни старайся принять горделивый и уверенный вид, а ничего не выйдет. Любой, кто вглядывается в темноту поверх тонкого язычка свечки, походит на ребенка, идущего по ночному дому в родительскую спальню в полной уверенности, что за каждым углом таится домовой или стая нетопырей.
— Что-то вы напуганы, дорогая тещенька? Нездорова княгиня? — спросил князь тихо.
— Мужику бабьей доли не понять, — ответила Агата, продолжая вглядываться в темноту, откуда доносился голос.
— Отчего ж вы мне в разумении отказываете? Расскажите, может, и сумею понять, что же такого особенного в бабьей доле? — Голос князя зазвучал жестче.
— Откуда? — зашептала она, вспомнив недавние слова дочери, вспомнив саму себя, молоденькую княгиню Бяломястовскую, впервые вошедшую на двор Казимежа. От горьких воспоминаний дух занялся. — Откуда мужчине знать, что такое, когда тебя, словно козу, на веревке ведут — на продажу или на заклание?
— И куда же Эльжбета Казимировна готовится — на торг или под нож? А вас, тещенька, давно ли заклали? Еще пара лет, и козочку эту никто и в рагу не возьмет, — с насмешкой проговорил из темноты Чернец.
Отчего-то Агата не рассердилась. Почуяла, что в больное попала.
— Мне повезло. Продали козочку козлу, — выговорила она, мысленно прося прощения у мужа, что по смерти говорит о нем дурно, хоть бы и правду, а все Землица не велит.
— А дочку, думаешь, волку сосватали? — рассмеялся Владислав. — Я ей не навязываюсь. Сама видишь. Найму повитух, как ты просила, и буду заглядывать лишь изредка, проведать. Родит, и вовсе не подойду. Не нужна мне твоя козочка. Как выкормит мне волчонка, забирай и паси хоть в Бялом, хоть в Дальней Гати, хоть за краем леса и Срединных княжеств.
— Тогда зачем она тебе? — не выдержала Агата. — Зачем именно Эльжбета? Взял бы девку у Милоша! У Гжеслава! Да любую из княжен! Что сделал тебе Казик, что ты так наказываешь? Уж он в земле, а мы все отмаливаем… Так скажи, за что?
Владислав помолчал немного.
— За бабью долю, — мрачно ответил он. — Невольничью. И козочку, что пустили под нож за то, что пошла на веревочке у дурного человека.
