— Какие деньги? — Славко не сумел сдержать удивленного возгласа. Наталка поняла, что сказала лишнего, выпучила круглые блеклые глаза.
— Какие? Никакие! Какие у тебя деньги, оборванец! Посмотри на себя…
Глаза ее стали и вовсе круглыми, как деревянные бусы на шее деревенской красотки в базарный день. Когда руки мужа сомкнулись на ее горле, Наталка присела от страха, захныкала, не в силах вдохнуть.
— Какие деньги? Хочешь, чтоб я ко князю Владиславу пошел и спросил? Как думаешь, помилует он тебя или по Чернскому закону велит палачу положить правую ручку твою на пенек да топориком стукнуть, а потом за ворота выставит в одной рубашке? А может, за то, что столько времени лгала и мужа обкрадывала, и князя, велит голову твою на Страстную стену прибить?
Наталка разревелась, едва вдохнув, осела мешком на пол. Обхватив руками себя за плечи, завыла, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Да какие деньги… Славко… Да разве стоят эти монеты жизни человеческой!..
— А чего стоят? Выкупил ли я этими деньгами у тебя твою, — Славко усмехнулся, — загубленную молодость?
— Да лучше б я никогда тебя не видала! Ноги б моей не было в этом твоем проклятом доме!
Славко смотрел, как та, что когда-то казалась ему краше солнца, сидит на полу, размазывая слезы по широкому лицу, и не понимал, как мог он любить ее.
— Не было б ноги в этом доме? — спросил он грозно. — Что ж, желание жены для мужа закон. Поднимайся, Наталка, провожу за ворота. И не смей возвращаться. А то… тотчас узнает князь Владислав, куда уходили его деньги, что он так щедро посылал пострадавшему на его службе манусу Бориславу Мировидовичу.
— Мое здесь все, — всхлипнула зло Наталка.
— Твое, твое, кто ж спорит. Забирай все, что унесешь. Можешь подводы пригнать. Да только чтоб к закату не было тебя в доме. Новые жильцы приедут.
— Что, полюбовницу себе взял? При живой жене?
— Дура-баба, — процедил сквозь зубы Славко. — Думаешь, после тебя стану я бабам верить?..
Отчего-то вспомнились ясные глаза девчонки из Бялого, Ядзи. Давно не видел ее Славко. Может, пожелай она, и привел бы в дом. Верно, не стала бы она пенять ему за бессильные изуродованные руки. Сочувствие имела к таким, как он — узнать бы, откуда. Словно и не пугали ее шрамы от радуги. Иные увидят — что мужики, что бабы — и тотчас прочь торопятся, на самый дальний край воза пересаживаются. Словно радугой заразиться можно, как чесоткой. А он еще обидел ее, вечоркинской ведьмой назвал…
