Владислав шел медленно, засветив над головой один-единственный колдовской шар. Видно было, как он устал, с каким трудом переставляет ноги. В трепещущем свете шара стало заметно, что князь немолод. Из стальных глаз Чернца смотрела тьма.
Агнешка испугалась. Испугалась настолько, что, едва сбоку, в нише, которой она раньше не замечала, открылась небольшая дверь, за которой мерцал слабый свет, она бросилась к ней со всех ног, нырнула в едва освещенный лаз и, оступившись, полетела вниз по мелким, растрескавшимся от времени каменным ступенькам. Запуталась в просторном черном одеянии, закричала.
— Что ты верещишь, дура? — прошипел он.
Крик оборвался. Иларий зажал девчонке рот рукавом.
— Не ори, обознался я. За другую принял.
Да и как не принять. В потемках и ростом показалась похожа, и волосы, в косу заплетенные, светлые, с рыжиной, косынка белая.
И мысли не было, что не станет его Агнешка вот так разгуливать по Гатчине. Не успел Иларий узнать, отчего она бежит, да только уверен был — есть у лекарки причина таиться по лесам. Не просто так ведь деревенские ее вилами гнали. Нет дыма без огня.
И все же, едва увидел в конце улицы девчонку с косой — ноги сами понесли к ней, сердце заколотилось в висках, не позволяя собрать разлетевшиеся мысли. Осталось лишь оглушительное, по всему телу звенящее: «Она! Она!»
Но не она оказалась. Другая. Покладистая девчонка, отходчивая. Заночевал Иларий у нее в крохотном домике на окраине села. Горячая оказалась девчонка, умелая, огневая. Ушел манус под утро, невыспавшийся, с тяжелым сердцем. Выспрашивал он у новой своей знакомицы, не видела ли она его «сестру», что последний раз встречали в Гати. Но заверила девчушка, что не забредала к ним такая «сестрица». Девку чужую, может, и проглядели бы, но не травницу: хорошей лекарки в Дальней Гати почитай лет пять как нет. А гончак хорошей породы всю зиму при княжеском дворе пробыл, да по оттепели ушел с перехожими сказителями. Куда одна дорога ведает, Землица знает.
Понимал Иларий — ехать надо. Не по тому следу пошел он, отыскивая рыжую травницу. Нет и не было ее в Дальней Гати. Привели сюда Проходимца странники, побоялся пес от человека отстать, вот и остался на зиму, а там и привык, позабыл про прежних хозяев. Собачья память короткая.
Был когда-то и Иларий счастлив такой памятью — прожил день и забыл. Да только теперь на душе такое лежит тяжким камнем, что не забыть, не выкинуть из головы.
Но спасла же травница его руки — может, и душу спасет. Только где ее искать, спасительницу? Может, за все, что сделал он, не спасение ему отныне суждено, а гибель?
