Скорбь воцарилась во дворце. Она изменила не только людей. Все изменилось тут, все было объято печалью и трауром.
Княжич не мог привыкнуть и к тому, что напротив его ложа не стояло больше кровати Тамар. По утрам, окинув взором опустевшую комнату, или ночью, разбуженный каким-нибудь сном, он не мог понять, где он, и думал, что находится в чужом доме.
Не слыша щебетания Тамар ни перед сном, ни утром во время пробуждения, он боялся оставаться один и все просил кормилицу, чтобы она поставила кровать Тамар на прежнее место.
— В кровати Тамар гнездилась зараза, ее сожгли, — доложили наследнику.
С этого дня ему постоянно мерещился пылающий огонь, и он не мог спать один.
Удивило мальчика и то, что он не видел во дворце ни кормилицы, ни Гугуты. Ему объяснили и это. После смерти Тамар, мол, кормилицу ничто больше не удерживало здесь, и она возвратилась в дом мужа. Да и тяжело бы было ей жить там, где каждая вещь напоминала о любимице.
— А Гугута тоже ушел с матерью? — спросил Цотнэ.
— Гугута бесследно исчез. Никак не могут понять,
где он. Здоровый и крепкий мальчик, не болел. Сколько ни искали — напрасно.
Цотнэ вспомнил, как однажды, когда Тамар только еще заболела, вернее, когда болезнь ее осложнилась после кисти винограда, принесенного ей, Гугута сказал: «Если случится что-нибудь с Тамар, или убью себя, или уйду куда глаза глядят».
— Может, он уехал куда-нибудь? — спросил Цотнэ.
— Кто его знает. Родители плачут по нем, словно по покойнику, ты же слышал, как говорят в народе: «Что смерть, что чужбина — все равно».
— Говорили и такое — Гугуту обвинили в том, что он принес больной девочке винограда, и разгневанный отец избил его до полусмерти. Избитый Гугута ушел из дому, а после этого его и след простыл.
От горя Цотнэ целый день проплакал у себя в спальне. Под вечер Натэла послала к нему другого паренька, сына домоуправителя, в надежде, что он хоть как-нибудь заменит княжичу Гугуту и развлечет его.
Вата вошел на цыпочках, остановился у дверей и тихонько кашлянул.
Цотнэ раскрыл глаза и удивленно уставился на незнакомого парня.
— Не спишь, княжич? — улыбнулся вошедший. Потом он, подобрав под себя ноги, сел на ковер у постели, раскрыл расшитый кисет и высыпал содержимое на ковер. Разноцветные камешки и невиданные раковины рассыпались по ковру.
— Как красиво! — вырвалось у Цотнэ.
— Если нравятся, пусть будут твоими.
— Моими? — Цотнэ удивленно взглянул на парня.
— Да, твоими, — подтвердил обрадованный Вата.
