– Это не притворство?
– Не может быть. Поражение англичан им выгодно.
– И как китобои здесь себя ведут?
– С нами они смирные. Гиляков мы им не позволяем обижать, но не всегда усмотришь. Ведь тут собираются десятки их судов. У меня матросы и гиляки научились говорить по-английски…
– Так можно доверять вашему американцу?
– В очерченных пределах!
– Только сначала штаб надо спровадить отсюда.
– За чем же дело стало? Я уж отдал приказание. Утром пойдут.
– И вы уберите, Геннадий Иванович, всех, кого только возможно. Дайте поручение доктору, священнику и разошлите по командировкам офицеров. Чем меньше тут людей останется, тем лучше. Теперь о делах иных…
Речь зашла о вводе «Паллады» в устье реки.
– Это историческое судно! Его важно спасти. Престиж, и не дать англичанам похвастаться, что флагман нашей эскадры схвачен или потоплен. О судьбе ее печется великий князь.
– Для ввода «Паллады» нужна шхуна паровая. Не посылайте ее с рапортами, Николай Николаевич! Сейчас время, вода большая, можно ввести.
– Ни в коем случае!
Невельской не стал настаивать, сказал, что если вводить в двадцатых числах, то опять будет высокая вода, но только тогда уж обязательно нужна шхуна и пароход «Аргунь».
Вечером у могилы выстроились команды. Тут же гиляки и американцы с китобоя.
Генерал поднялся на холм, сказал слово.
«Вот ты чего удостоился после смерти-то», – думала Матрена, вытирая свои черные глаза.
Тут же священник, отец Гавриил. Невельской вспомнил, что не был на похоронах дочери, подумал, как Катя была одна, и разрыдался от всего вместе.
С похорон генерал и Невельские зашли на поминки в семейный барак, посидели на скамейках у бревенчатой стены, поговорили с казаками и матросами, каждый из которых старался подойти к генералу и поговорить. Тот всех благодарил и целовал через стол. Пили водку. Генерал хвалил кушанья, уверял, что давно таких не ел.
Поздно вечером шли по берегу моря. Екатерина Ивановна рассказала мужу о вчерашнем разговоре. Невельской понимал все. Он решил не поминать больше про свои планы движения на юг. Не время, право! Генералу могли быть большие неприятности. Сейчас настаивать на своем бесполезно и зря раздражать человека.
«Да, ответственность его в самом деле велика! Однако я бы на его месте именно в это самое время занял все гавани. В противном случае англичане, разыскивая наши посты и зайдя случайно в бухты юга, могут поднять всюду свой флаг».
В глубине души его уже шла новая работа. Гибель дочери, болезнь Коли Бошняка, гибель казаков – все это висело над ним, напоминая, что он не смеет превращаться в приказного бюрократа или лишь в ретивого исполнителя.
