В древности завоеватели запретили завоеванным народам иметь металлическое оружие. За меч-кинжал-нож сразу рубили головы. И народ научился биться на дубинах и шестах. Тогда им запретили длинные шесты и дубинки. Народ придумал каратэ и всякое кунг-фу. Специально, чтобы без оружия. Рука и нога стали оружием. И тогда завоеватели поняли, что надо что-то делать с этим народом. Как сделать так, чтобы мальчик с детства не руку набивал на макиварах, а был увлечен чем-то достаточно тяжелым физически, но не дающем никакой практической пользы в случае восстания или каких-то иных противоправных действий? Итак, во-первых, надо было сделать так, чтобы не дрались руками, чтобы не развивали руки и плечи, чтобы попавший в руки простого населения меч не стал смертельным оружием, чтобы дубина или шест не угрожали рыцарю. То есть, руками — ни-ни! Нельзя руками! Во-вторых, если уж не руки, а ноги — так было решено, то надо запретить поднимать их выше плеча, чтобы не могли ударить в голову, победить в бою ногами. В-третьих, при всем при этом нужны были выносливые и сильные рабы, которые умеют тупо подчиняться и могут работать в большом сплоченном коллективе, четко выполняя свои функциональные обязанности. Вот так и появился современный футбол — совершенно бесполезный спорт с точки зрения прикладного боевого искусства, с совершенно бесполезными правилами, приучающими лишь к одному: не думать, почему надо делать так, а не иначе, а выполнять требования того, кому положено требовать. Ко всему прочему, эта игра еще отлично отвлекает от размышлений народные массы, сами не участвующие в футбольном матче.
Худой, скрюченный, весь какой-то угловатый м дерганый мужик остановился у скамейки, на которой сидели с пивом студенты, слушая магнитофон.
— О, мля! Строубери филдз форева! Блин, аж прослезился! Только у нас ее пели иначе, порезче немного, поритмичнее. А так тоже неплохо, но очень уж грустно получается. Что за запись, пацаны?
— Ты что, мужик, офонарел? Это ж «Битлз»!
— О, как! И название наше, правильное. «Жуки»… Мы там как жуки как раз и были. Ты хоть понимаешь, о чем в песне поется, молодой?
— Языкам обучен…, — усмехнулся пренебрежительно один.
— Да мне похрен твой язык, салабон. Тут же не в языке дело, в сути самой. Это ж про меня песня, про нас всех, про тех, кто, — он немузыкально напел фразу из только что отзвучавшей песни. — Давай, крути назад. Включи еще, порадуй деда!
