Если стрелки не держатся, руки мочатся водой и все повторяется. И теперь в течение всего дня до тех пор, пока командиры не пройдут по казармам, и не станет ясно, что больше их здесь не будет, дневальные с дежурным будут похаживать между кроватей и снова и снова поправлять, подбивать, натягивать, выравнивать и отбивать стрелки.
Армейские деликатесы — это не то, что в столовке даёт сержанту его дружок-повар в отдельную тарелку с офицерской кухни. И совсем не то, когда «старичку» за какие-то там долги и дела отсыпают сахара без меры и отрезают полбуханки свежего белого, хрустящего поджаристой корочкой. И даже не зеленая жидкая гороховая каша с плавающими крупными — больше ложки — кусками сала, поросшими жестким волосом. А что? Между прочим, за эти куски чуть не драка была — есть-то хотелось! Нет, деликатес — это то, что надо добывать самостоятельно или то, что пахнет домом. И даже не обязательно сладости. Совсем не обязательно. Под Новый год я получил посылку, в которой кроме сушек-баранок (кстати, тоже очень хорошая вещь — эти сушки-баранки!) и килограмма конфет, тут же разделенных по справедливости во взводе, были еще банка крыжовникового варенья (императорского, зеленого, с листьями вишни по поверхности) и жестянка доармейского деликатеса — прибалтийских шпрот. Варенье было не съедено даже. Оно было выпито. Пол-литровая банка без всякого чая, без воды, просто через край, с медленным пережевыванием ягод, с медитативным взглядом куда-то за окно в сереющую сумерками сибирскую зиму… Р-р-раз — и нет той банки.
Кончилась. А шпроты лежали еще сутки до заступления в наряд. И уже тогда, дневальным, глухой ночью, вскрыв банку штык-ножом (не было тогда современных банок с открывашками)… Дневальный, когда он на посту — стоит и молча лупает глазами перед собой, ожидая очередного начальника, чтобы крикнуть «Взвод смирно», одновременно поднимая руку к шапке. Когда он — отдыхающая смена — ему можно прикорнуть немного, потому что ночью придется стоять у той же тумбочки. А вот когда он бодрствует, отмыл и отчистил вверенные площади, доложился дежурному — имеет полчаса-час, чтобы, отойдя в сторонку, хоть в умывалку даже, подумать о своем, домашнем, предпраздничном, предновогоднем в том случае. Ну, или просто съесть деликатес. Медленно, по одной рыбке, без хлеба, тщательно пережевывая и вспоминая, как оно все было «до армии»… А потом, убедившись, что в жестянке нет больше шпрот, с наслаждением выпить все масло и еще пожалеть, что вот если бы край не был такой острый и неровный, так и языком можно было пройтись по внутренней поверхности. …И с тех пор шпроты для меня перестали быть деликатесом… А вот сладкого хотелось всегда. Поэтому на каждую посылку налетали толпой и ждали, когда хоть простейших карамелек или ирисок отсыплет немного хозяин фанерного ящика. Получив «денежное содержание» — не зарплата же это, в самом деле! — можно было сходить в гарнизонный магазинчик и купить там одну из шикарно смотрящихся в бело-голубой пирамиде банок сгущенки. Тем же штык-ножом пробивались две дырки, и воин надолго припадал к отверстию, высасывая белую тягучую сладкую, отдающую сливками массу, от сладости своей даже как бы похрустывающую на зубах. Когда пьют сгущенку — не разговаривают. На подоконнике помещаются как раз двое.
