Сто дней до приказа — это очень много. Кроме того, сам приказ министра — еще не дембель. Дембеля некоторые после приказа ждут по месяцу-два, а то и больше. И нам объявили, что дембель всем — «под елочку», под Новый год, потому что если нас, мол, отпустить в ноябре, то кто же будет службу тянуть? Молодых-то еще нет! В письмах из дома говорили, что ждут с нетерпением, что соскучились очень. Уже расписывались какие-то планы, что и как будет дальше. Как работать и где. Поступать ли в первый же год после армии ли сделать небольшой перерыв. Мать намекала все, что девчонки ждут. «Какие еще девчонки?» — удивлялся Валерка. — «Никто же не провожал! Втроем с родителями посидели на кухне, а потом он встал с мешком — и уехал». Домой совсем не тянуло. Скучно и тяжело в армии было только первые месяц или два. А потом он втянулся, понял, что и как, не вылезал вперед, но старался и не отстать от всех — и вот уже два года, как не бывало. На первом году он еще написал, чтобы прислали учебники. В тумбочку положил математику с физикой, задачник с закладкой на первой странице… Его даже показывали проверяющим с гордостью:
— А вот тот у нас готовится — поступать после срочной будет! Проверяющие заглядывали в тумбочку, уважительно цокали языком, хлопали по погону и желали успехов. А Валерка через пару недель после той посылки с книжками перестал открывать учебники и пытаться решать задачи. Не так много личного времени, чтобы терять его на непонятно для чего нужные формулы и расчеты. Время летело быстро. От бани до бани пролетали недели. Иногда только по двойной порции масла на завтрак и по двум вареным яйцам вдруг вспоминал что сегодня — опять праздник. На последний армейский — День Советской Армии и так далее флота 23 февраля — Валерка умудрился разбить большой барабан, в который колотил целый год, сопровождая все строевые смотры и торжественные разводы вместе с маленьким духовым оркестром. День был морозным, кожа на барабане задубела и звенела от щелчка пальцем. А комбат свирепел и гонял весь батальон — роту за ротой, взводными коробками — еще и еще раз. «Трубы» и «баритоны» тоже раз за разом вынимали мундштуки, вытряхивали слюну, отплевывались сами, грели пластик во внутренних карманах, снова вставляли и снова начинали то «Встречный», то «Егерский», то «Прощание славянки». А Валерка делал только бум-бум под левую ногу. И весь оркестр слушал его и под его удары колотушкой в бок огромного барабана, под этот ритм игрался очередной марш. Он уже наловчился, что если идет под «Встречный» комбат, то надо чуть не вдвое медленнее колотить, чтобы он успевал свои ходули переставлять. А вот когда приезжал генерал, то Валерка бил «под него», под маленького и кругленького, и тогда уже комбату приходилось частить и перебирать ногами, чтобы попасть левой под удар большого барабана. Валерка лупил большой колотушкой. Раз-и-раз-и-раз-и… Все сильнее и сильнее. И как врезал от всей души! Барабан хрустнул, вместо звонкого басовитого «бум-м-м-м» вышло не понять какой звук, а колотушка оказалась в образовавшейся дырке. Комбат с трибуны кричал что-то матерное, прапорщик Одиница показал кулак и велел перевернуть и бить по другой стороне, но осторожно, чтобы не порвать — запасных покрышек в части не было. После смотра Валерка долго еще развинчивал барабан, шил тонкой иглой лопнувшую кожу, потом клеил специальным клеем, сделав нашлепку из обрезанных сбоку кусков. А еще через неделю его отправили в общий строй, а барабан дали молодому писарю. Пролетело, как и не было, лето. Просвистел с ветрами и дождями сентябрь. Прошел листопадный октябрь. Валерка маршировал со всеми, твердо ставя подошву на асфальт плаца. В оркестре постепенно поменяли всех, и теперь все бывшие оркестранты шли слева от него — Валерка был самым длинным. Комбат требовал, чтобы «дембелей» не прятали в строй, а выставляли в первую шеренгу, и лично проверял их внешний вид и старательность в строю.
