— Нэ знай, как по-русски! Бирикелэ — очэнь. Да! Нэ могу!
— Третий приступ — и на операцию! — сказал строго фельдшер с широкой лычкой старшего сержанта. — Понял? Курбан улыбался толстыми губами и только шептал:
— Боли-ыт… Через месяц он лежал в санчасти уже с другой болезнью. Тоже не имеющей названия на русском языке. Пока он болел, во взвод командиром был назначен молодой лейтенант Володя Шарабура, пришедший прямо после педвуза, когда призывали всех. Он вежливо переговорил со всеми солдатами и сержантами, наведался и в медсанчасть.
— Болеете, рядовой?
— Да. Бали-ыт…
— Бирикелэ?
— Нэт. Тапер другой балит. Нэ знай, как по-русски… Шарабура хорошо учился и многому научился. Он слушал, что и как говорит Курбан, хмыкал недовольно, а на другой день пришел с утра и приказал:
— Одеться — и за мной.
— Ба-ли-ыт! — выкрикнул Курбан.
— В город пойдем, девушек смотреть. В город неназываемая болезнь выйти не мешала. Офицер со своим солдатом, выглядевшие, как человек-гора в кино и человек-тростинка, вышли за ворота, где солнце и веселый воробьиный щебет, и куда-то долго ехали, пересаживаясь с одного транспорта на другой. Наконец, снова железные ворота, как в их воинской части, охрана, пропустившая их, и знакомый Курбану запах — конюшни!
— Это вот Наташа, — сказал Шарабура. — Это — Курбан. Ты, Курбан, походи тут, посмотри. А мы с Наташей побеседуем немного. Невысокая спортивная Наташа строго посмотрела на Курбана, смерила взглядом его рост, и кивнула, погрозив предварительно пальцем. Они вышли на солнце, а Курбан пошел вдоль денников. Он заговорил, запел какую-то песню, снова о чем-то заговорил на своем языке.
Лошади не шарахались, а наоборот, касались губами его лица, фырчали, а он обнимал их, хлопал по щекам, чесал под челюстью, лохматил челку, и что-то говорил, говорил, завораживающе спокойно и ласково… Из-за колонны смотрели на него подошедшие тихо лейтенант Шарабура с Наташей.
— Ну?
— Лошадник, точно. Чабан, говоришь?
— Дай ему, ну, как положено… Наташа выдернула из горы опилок вилы и сунула их в руки Курбана.
— Вот денник — вычистить и засыпать опилками. Он смело шагнул внутрь, и так же напевая теперь что-то веселое, вычистил все, до чего дотянулись руки. Потом он жесткими щетками чистил коня. Огромного вороного коня со спиной, широкой, как кровать.
— Мне-то он неудобен, — пояснила Наташа Шарабуре. — А ему — в самый раз будет. Когда уздечку уже оседланного коня сунули в руку Курбана, он глянул на лейтенанта. Тот, по-птичьи склонив голову к плечу, спросил:
