Штабную палатку установили на пригорке под огромной, разлапистой елью. Из ящиков от боеприпасов соорудили стол, табуретки. На столе керосиновый фонарь. В углу место для радиста. У входа выставлены два автоматчика…
- Вот и штаб готов, - удовлетворенно потер руки Новосельцев, зайдя в палатку. За ним, ссутулившись, показался долговязый начальник штаба майор Коноплев. Лицо синее. Взгляд колкий, настороженный.
- Присаживайтесь, Сергей Никитич. Потолок прорвете головой, - пошутил добродушно комбат. - Сейчас кофе налью. Гляжу, вы совсем продрогли.
- Кофе…? - брови майора сошлись на переносице. - Предпочел бы сто граммов наркомовских. А кофе…? Кофе - это для бальзаковских дамочек и недобитых троцкистов.
Николай не смутился на реплику Коноплева. Спокойно достал термос из сумки, металлические стаканчики из набора. Разлил кофе. Нежный кофейный аромат распространился по палатке. - Это немец, подполковник Ольбрихт, настоял. Вручил перед отлетом. Берите.
- Спасибо, - буркнул худощавый начштаба. Ему было холодно в американской форме. Короткая, подобранная не по росту, она подчеркивала худобу и нескладность фигуры, плохо согревала. Но собственный вид и состояние мало беспокоили Коноплева. В голове крутился вопрос поважнее. Присев на ящик, выставив худые колени, он сделал глоток кофе. Пальцы мелко подрагивали. Увидев, что комбат смотрит на руки, выпил залпом остаток, раздраженно произнес: - На открытом руднике обморозился. Пальцы и лицо постоянно мерзнут.
- Понимаю, - согласился Николай. - Еще кофе?
Коноплев пропустил вопрос. Нервничая, взглянул на часы, заметил с горечью: - Фрицы пошли в наступление…Понимаешь, фрицы пошли в наступление… И мы им в помощь… Тьфу! - сплюнул с досадой. - Правильно ли мы поступаем, командир? Может… послать их…
- Что? - Новосельцев дернулся, вскочил с ящика. Взгляд осуждающий, жесткий. Навис над майором, готов схватить за грудки. Угрожающе прохрипел: - Опять за свое, Никитич? В Бухенвальд захотелось? К оберфюреру СС Герману Пистеру? Там было лучше…? А может на Соловки потянуло…? Поздно уже думать, Сергей, об этом. Мне дали понять, что отряд и его задачи утверждены Москвой. Это временная смычка с врагом. И больше демагогии не разводи. Ясно?
- Ясно-то ясно, - не соглашался Коноплев. - Значит ударим по американскому империализму со всей пролетарской ненавистью. Так получается? Они нам ленд-лиз, второй фронт, а мы их под дых!
- Если надо, то и под дых! - выкрикнул Николай, сверкнув зло на вход палатки. Кто-то пытался войти. - Подождите, не входить! Позову! - вновь уставился на майора. По реакции комбата было видно, что затронутая Коноплевым тема волновала его, даже в большей степени, чем начальника штаба. Но он принял решение: руководить операцией, не мусолить больше вопрос. - Ты у комиссара спроси: куда бить? - добавил комбат с надломом в голосе. - Ногаец - настоящий комиссар, в разряд замполитов не успел перейти. В плену с 42-го, из «Ржевского котла». Как выжил в плену - непонятно. Обычно немцы сразу комиссаров расстреливают. Хлебнул лиха Ногаец не меньше нашего, но с нами не хотел идти, не хотел оставлять подпольный центр. Как никак, комиссаром ударной бригады был назначен. Еле уговорил. Он уж точно знает, кого и куда надо бить. Что молчишь? А может хочешь на партийной ячейке вопрос поднять? А, Никитич? Где ваш партбилет, товарищ Коноплев? Под какой березкой закопан? Или в Сальских степях в норку суслика успели запрятать? Вас же в том районе немцы подобрали контуженным? Найдете после войны? Ведь спросят у вас за партбилет. За все придется ответить.
