— Как делишки?
— Не очень.
— А это, — Бокер без удовольствия ткнул пальцем в Дортмундера. — Дружок моего кузена, тоже городской. Парень с репутацией нечистого на руку.
— Ну…
— И дальше что? — Келли по-прежнему был нетерпелив.
— И он свиснул всю выручку!
Такой жаргон для Келли оказался чересчур и от непонимания его морщинистые каньоны на лице даже увеличились.
— Он что сделал?
Раздраженный что приходится использовать простую лексику, Бокер резко ответил:
— Он украл все деньги из театральной кассы!
— Я этого не делал! — не согласился Дортмундер.
Келли посмотрел на Дортмундера с таким выражением словно не ожидал от него такой подлости.
— Слушай парень, мы живем на эти деньги.
— Я не брал их! — у Дортмундера случился второй всплеск гордости и достоинства.
— У этого парня еще хватило наглости обвинить тебя в воровстве! — Бокер осмелел, чувствуя что у него теперь есть союзник.
Келли совсем сморщился.
— Меня?
— Все что я сказал так это то, что ты ходил вокруг театра, — почему-то достоинство стало покидать Дортмундера.
— Не ходил я, — отказался Келли. Вообще-то будучи актером для него не составило бы труда придать голосу честности.
Значит он все-таки ходил, подумал Дортмундер и продолжил, считая что правда это его оружие:
— Конечно, ходил. Мы еще кивнули друг другу. На тебе была эта ослиная голова, и было это где-то за десять минут до конца спектакля.
— Друг, за десять минут до конца я был на сцене перед глазами у всех, в том числе и твоего друга. И без ослиной головы, кстати.
— Это правда, Джон. Феи как раз тогда унесли голову, — вставил Келп.
— В таком случае, это должен быть один из парней в таком же комбинезоне. Они же не все были на сцене, так ведь? — Дортмундер внезапно сообразил в чем здесь может быть дело.
Но Бокер понял все по-своему.
— Именно это ты увидел, городской мошенник, когда выходил из кассы с нашими денюжками в кармане! Ты заглянул в эту дверь, и увидел что на сцене только один крестьянин, это Келли, и бутафорского осла нет и….
— Какого осла? — не понял Дортмундер.
— Бутафорского осла! — заорал Бокер, сердито указывая на свою голову. — Голова! Это бутафория!
— Знаешь, Джесси, в некоторых профсоюзах это называют костюмом, — вставил Келли.
— Без разницы! — отмахнулся от термина Бокер, как будто сам недавно не козырял тут знаниями театрального сленга. — Не важно как она называется, но ты ее увидел или не увидел. Ты увидел что Келли на сцене один, без этой головы, и других крестьян рядом нет, и вот тогда-то ты и придумал как можно обвинить кого-то другого! Но я тебе скажу — ни черта у тебя не выйдет!
