— И что бы вы выбрали теперь? — тихо спросила Мари.
— Омут… и я сама не знаю, что меня удерживает от этого.
Мари вздрогнула, на минуту представив себе подобный исход. Это было страшно. Страшно настолько, что холодело в душе… И самое страшное — видеть, как увядает эта красивая и еще несколько месяцев назад полная жизни женщина.
Странно, но до поры чужое горе не касалось ее. Мари была слишком счастлива возле своего мужа и своего сына. Даже гибель маркиза де Конфьяна существовала за пределами их с Мишелем мира. До того дня, как Катрин не явилась к ним на порог. И это заставило вновь ощутить, что жизнь — она настоящая. Она не сказка.
— Может быть, ваши дети, — прошептала Мари, — его дети.
Маркиза подняла, наконец, голову.
— Для того, чтобы оставаться с моими сыновьями, у меня есть только один не самый надежный способ: выйти снова замуж. Но я не настолько сильно люблю их, — она криво, холодно усмехнулась.
Мари сглотнула и бросила взгляд на темную головку маленького Сержа де Конфьяна.
— Я не стану уговаривать вас жить, — не отрывая глаз от мальчика, сказала она. — Когда-нибудь вы проснетесь утром и будете знать, что жизнь продолжается. Без вашего мужа, но она все еще продолжается. Мы с Его Величеством защитим вас от притязаний графа, но дайте слово, что вы останетесь здесь, возле ваших детей. Что не станете искать гибели.
— Я не могу этого обещать… Как вы не понимаете, я не умею жить без него, — вскрикнула Катрин. — Без него я дышу через раз. И если однажды я перестану слышать и чувствовать его здесь, — она прижала руки к груди, — это будет означать только одно — мы с ним, наконец-то, встретились там, где он теперь, — маркиза неожиданно всхлипнула и, пытаясь сглотнуть проклятый ком, мешающий в горле, хрипло проговорила: — Прошу вас, не требуйте с меня такого обещания.
— Хорошо, — выдохнула Мари, чувствуя, как на глаза набегают слезы, и тут же утирая их, чтобы не напугать детей. — Я не стану просить или требовать. Но подумайте и вы о том, что бы он сказал вам, если бы узнал, что вы готовы оставить их, — Мари кивнула на колыбельку Клода, — оставить их, желая лишь скрыться от боли. У них и так уже нет отца. Не лишайте их еще и матери. Кто же будет любить их?
— Я не знаю, — пробормотала Катрин и разразилась рыданиями, которые не могла больше сдерживать.
Мари дернулась было к ней, но остановилась, не сделав и шага. Как можно помочь, она не знала. Как не знала и того, можно ли помочь человеку, потерявшему половину своего сердца. Заживают ли когда-нибудь такие раны? Мари наклонилась к мальчикам, сидевшим на полу, и нежно обняла обоих по очереди. А потом вдруг вспомнила песенку, которую когда-то давно, в годовщину их с королем свадьбы, пел один удивительно талантливый трубадур, маркиз де Конфьян. И тихонько, совсем неслышно прошептала:
