Что до, собственно, пиара – я в 2015 году был самый продаваемый писатель в России по всем рейтингам книжных продаж. И один из самых переводимых на иностранные языки. Как только я переехал в Донбасс, где работал с 2014 года, но не был военнослужащим, – так вот, как только я переехал в Донецк и стал офицером батальона спецназа, у меня обрубились все западные переводы, со мной разорвало контракт моё немецкое агентство, которое продало мои книги в двадцать примерно стран; да и в России, в силу уже других обстоятельств, дела пошли не так хорошо – книжная сфера всё-таки по большей части либеральная. Так что, если это относится к сфере пиара, то скорей антипиара.
Я, кстати, был в курсе и знал, на что шёл. Вполне себе востребованный европейский писатель Эдуард Лимонов примерно таким же образом уничтожил свою репутацию в мире – со времён войны на территории Сербии его практически не переводят на Западе.
Но отдельным людям этого не объяснишь, и объяснять им этого не стоит.
Поэтому я всех призываю (и уже давно): хотите пиара? У меня есть места в батальоне, идите к нам. Я вам устрою адский пиар. Кроме того, ради пиара можно родить четверых детей и перевезти их жить в Донецк, чтоб ваши дети привыкли просыпаться под звуки канонады. Потом приедете и расскажете нам, как там всё у вас прошло. Все софиты будут на вас направлены. Нет, не хотите? Ну, как хотите. Моё дело предложить.
– Насколько я знаю, ты на время от писательства отошёл. Нет ли переживаний по этому поводу? Нет ощущения потерянного времени, которое ты мог бы использовать для создания книги?
– Я написал уже 17 книг. Мне 42 года. Если со мной завтра что-нибудь не случится – я за 10 лет напишу ещё столько же или чуть меньше. Мы куда-то опаздываем? Нет. У меня условное собрание сочинений больше, чем у Хэма и у Газданова. Не думаю, что всем нам надо Дюма или Бальзака воспринимать в качестве образца. В конце концов Лев Николаевич наш Толстой позволял себе по нескольку лет кряду не писать. Вместо «ни дня без строчки» надо вводить закон «год-другой помолчи, браток».
– Мой любимый роман у тебя – «Патологии». Как думаешь, что-то подобное может появиться впоследствии о Донбассе?
– Я уже не помню этой книжки, она написана была в прошлой жизни, я ни за что такую сегодня не стал бы писать. Если о Донбассе будет что-то написано – какой смысл делать ещё «Патологии»? Должно быть что-то другое. Оно само себя проявит, если это нужно будет когда-то написать. Найдутся какие-то новые слова. Или не найдутся. Так тоже бывает, ничего страшного.
