Он вообразил, как Салли Креймер закрывает глаза.
Будь она тут, рядом с ним в машине, она бы сказала:
— Перестань. Мне не нравится это слово.
— Но ведь так оно и было.
— Хорошо, но слово-то употреблять необязательно.
— Отлично. Тогда как нам это называть?
Она бы сердито уставилась на него.
— Не знаю. Просто перестань.
Ясно, думал он, эта история не для Салли Креймер. Она теперь Салли Густафсон. Без сомнения, Максу бы понравилась эта байка, особенно ее ироничность, но Макс давно превратился в абстрактную идею, что само по себе было иронично. А жаль.
Будь тут его отец… Если бы отец ехал с ним рядом вокруг озера, старик, возможно, глянул бы на него искоса, прекрасно понимая, что дело тут не в сквернословии, а в факте. Его отец бы вздохнул, сложил руки и стал ждать.
— Поле из дерьма, — повторил бы Норман Боукер. — И позже той ночью я мог бы завоевать «Серебряную звезду» за мужество.
— Ага, — пробормотал бы отец, — я тебя слушаю.
«Шеви» плавно катил через виадук, за которым узкое гудроновое шоссе поднималось вверх. Справа — озеро. Слева от шоссе почти все лужайки выжжены солнцем, как кукуруза в октябре. Безнадежно круг за кругом вращающаяся поливалка сеяла озерную воду на огород доктора Мейсона. Прерии уже запеклись от жара, но в августе станет только хуже. Озеро позеленеет от водорослей, поле для гольфа выгорит, и стрекозы начнут лопаться от недостатка чистой воды.
Большой «шеви» мягко обогнул пляж Сентенниэл и закусочную «A & W»[33].
Его восьмой круг вокруг озера.
Он проезжал мимо красивых домов с причалами и деревянными табличками. Опять Слейтер-Парк, опять мост, опять Сансет-Парк, — как по накатанной колее.
Два мальчика все еще не завершили свой семимильный переход.
На озере человек в заглохшей лодке до сих пор возился с мотором. Пара уточек плавали, как деревянные обманки. Бездельники, катающиеся на водных лыжах, выглядели загорелыми и подтянутыми. Оркестр старшеклассников складывал инструменты. Женщина в бриджах терпеливо насаживала наживку для новой попытки.
Живописно, подумал он. Жаркий день, и так всё живописно и далеко. Четверо работяг почти закончили приготовления к вечернему фейерверку.
Снова очутившись лицом к солнцу, Норман Боукер решил, что уже почти семь. Довольно скоро утомленный диктор это подтвердил, замученным голосом убаюкивая сам себя. Будь тут Макс Арнольд, он сказал бы что-нибудь про усталость ведущего и соотнес ее с яркой розовостью неба, войной и мужеством. Жаль, что Макса больше нет. И жаль, что так вышло с отцом, у которого была своя война и который теперь предпочитал отмалчиваться.
