И, тем не менее, столько надо бы рассказать.
Про нескончаемый дождь. Про холод, пробирающий до костей… Иногда самый мужественный поступок на свете — просидеть ночь напролет, чувствуя ужасный холод. Мужество не всегда сводится к простому «да» или «нет». Нередко оно измеряется степенями, градусами, как холод, например: до какого-то момента ты был очень храбрым, а потом — уже не таким храбрым. Порой ты делал невероятные вещи, наступал под огнем врага, а после, когда вся обстановка вокруг уже была не такой скверной, не мог заставить себя оглядеться. Частенько, как той ночью на поле дерьма, разница между отвагой и трусостью заключалась в чем-то мелком и глупом.
Тем, как пузырится земля. И запахом.
Тихим голосом, без прикрас, он рассказал бы чистую правду.
— Поздно ночью, — сказал бы он, — начался минометный обстрел.
Он объяснил бы, как все еще шел дождь, и как тучи практически прилипли к полю, и как снаряды словно бы сыпались из самих туч. Все было черно и мокро. Поле просто взорвалось. Дождь. Вода и шрапнель, некуда бежать, и им оставалось лишь глубже зарываться в грязь, прятаться и ждать. Он описал бы безумные вещи, которые там видел. Противоестественные вещи. Допустим, еще в самом начале он заметил, что рядом с ним лежит какой-то парень, лежит, почти полностью погрузившись, только нос и часть лица торчат, а потом парень вдруг скосил глаза и ему подмигнул. Чудовищный шум. Гулкие разрывы снарядов, обстрел, и люди орут. Кто-то из ребят начал выпускать сигнальные ракеты. Красные, зеленые и белые вспышки, вообще всех цветов радуги. И дождь, как в старых фильмах, снятых в формате «Техниколор»[34].
Само поле вскипало. Снаряды выбивали в жиже кратеры, вскрывали многолетние наслоения отбросов и отходов, да что там многолетние, многовековые, и из земли с пузырями поднималась вонь. Два снаряда пришлись в пяти шагах от него. Потом третий, еще ближе, и слева от него кто-то заорал. Это был Кайова. Он доподлинно это знал. Крик был резким и сдавленным, но он все равно узнал голос. Странный булькающий звук. Перекатившись на бок, он пополз на крик в темноте. Дождь хлестал с нескончаемой силой. Вдоль периметра мрак прошивали короткие очереди. Еще один снаряд приземлился неподалеку, взмывая фонтаны дерьма и воды, и на несколько минут он нырнул под жижу. Он слышал стук клапанов у себя в сердце. Он слышал быстрое трепыханье мембран. Поразительно, подумал он. Когда он вынырнул, как раз вспыхнули две красные ракеты, разлилось расплывчатое сияние, и в этом сиянии он узрел, как Кайова с широко открытыми глазами тонет в жидком дерьме. А он мог только смотреть. Он услышал собственный стон. Тогда он снова рванулся на четвереньках вперед, но когда добрался туда, Кайова уже практически ушел на дно. Над поверхностью виднелись лишь колено, рука с золотыми часами и носок ботинка.
