— Правда, хочешь послушать?
— Ну, я же твой отец.
Норман Боукер улыбнулся. Он посмотрел на озеро и представил себе, какой на вкус будет правда на языке.
— Ну, был один раз, та одна ночь у реки… Я не слишком храбрым был.
— У тебя семь медалей.
— Ну да.
— Семь. Сам пересчитай. Трусом ты не был.
— Может, и нет. Но у меня был шанс, и я его профукал. Вонь — вот что меня доконало. Не мог сносить чертов запах.
— Если не хочешь больше об этом говорить…
— Но ведь я хочу.
— Тогда — ладно. Только не торопись, нам спешить некуда.
Шоссе выходило к окраине городка, поворачивало на северо-запад мимо начальной школы и теннисных кортов, мимо Шатокуа-Парка, где столики для пикника накрыты кусками прозрачного полиэтилена и где отдыхающие сидят в шезлонгах и слушают, как оркестр старшеклассников играет на летней эстраде военные марши Джона Сузы[30]. Несколько кварталов спустя музыка стихла. Норман Боукер ехал под сводом вязов, потом вырулил на открытый участок вдоль берега, оттуда шоссе вело мимо муниципальных причалов, где женщина в бриджах ловила удочкой бычков. Другой рыбы в озере не водилось, если не считать окуней и пары никчемных карпов. Ни для купания, ни для рыбалки озеро не было пригодно.
Он ехал медленно. Некуда спешить, некуда идти. В салоне «шеви» было прохладно и пахло машинным маслом, и он получал удовольствие от мерного гудения мотора и кондиционера. Такое ощущение, что сидишь в экскурсионном автобусе, только город, который он «осматривал», казался вымершим. Из окна, точно на моментальном снимке, городок выглядел так, будто его полили нервно-паралитическим газом: всё неподвижно и безжизненно, даже люди. Городок не мог говорить и не хотел слушать.
«Хотелось бы тебе послушать про войну?» — мог бы спросить он.
Но городок бы только моргнул и пожал плечами. Он не имел памяти, а потому не знал вины. Налоги платились, голоса пересчитывались, и правительственные агентства делали свое дело эффективно и вежливо. Это был эффективный и вежливый городок. Он ни черта не знал про военное дерьмо и знать не желал.
Норман Боукер откинулся на спинку сиденья и задумался, а что сам мог бы сказать по этому поводу. Уж он-то дерьма навидался. По дерьму он спец. В особенности по запаху, но еще и многочисленным разновидностям текстуры и вкуса. Однажды он лекцию на эту тему прочтет. Наденет костюм, повяжет галстук и встанет перед членами «Киванис-клаб»[31] и поведает придуркам про все то расчудесное дерьмо, в котором так хорошо разбирается. Возможно, образцы раздаст.
