Толпа просочилась в дом, где жил Кобтан, заполнила темную лестницу и неосвещенные скользкие площадки. С трудом протиснувшись сквозь толпу, я добрался до комнаты Кобтана. Он сразу открыл дверь, но, впустив меня, тут же закрыл ее на цепочку. Мы кое-как пробрались в загроможденную мебелью комнату. В этом помещении с его обстановкой, дышавшей прямо-таки викторианской невозмутимостью, успокаивала даже пыль, накопившаяся в складках обивки и не находившая выхода из-за слишком маленьких окон. Кобтан стоял передо мной и улыбался, не замечая, казалось, ни хриплых криков, долетавших с улицы, ни царапанья у дверей.
— Я хочу, прежде всего, поздравить вас с праздником, а затем, конечно, поблагодарить за вашу безграничную доброту.
Я заговорил с ним по-французски, но он настойчиво заставил меня вернуться к обмену бесконечными арабскими любезностями.
— Слава аллаху, что вы здоровы и что вы зашли сегодня ко мне. Мой дом — ваш дом, а вы — мой брат.
Кобтан отодвинул в сторону лежащую на столе карту, вынул из ящика буфета скатерть, какие изготовляют в Индии специально для арабских стран; ядовито яркими красками, на ней были изображены фантастические всадники с кривыми ятаганами под полумесяцем, девушки в шароварах, уродливые львы и верблюды.
— По случаю вашего прихода, — сообщил Кобтан, — мы расстелим эту новую скатерть и будем пить на ней праздничный кофе.
Он постучал по столу, и тотчас из-за занавески алькова высунулась обнаженная рука с подносом. Кобтан принял его, ухитрившись сделать вид, будто никакой руки вообще не существовало. Отпив кофе, я поспешил в самых восторженных выражениях похвалить напиток.
— Ваше письмо произвело, магическое действие. Первая группа людей уже прибыла.
— Да, мне об этом сообщили. Я очень счастлив. Слава аллаху!
Я поставил чашку на зеленоватое лицо воина в чалме.
— Слава аллаху! — сказал и я. — У вас замечательный кофе.
— Вы слишком добры. Прошу вас всегда помнить, что вы мой брат.
Снизу донеслись тревожные крики и звон разбитого стекла. Сбоку от меня находилось маленькое окно. Меня так и подмывало взглянуть в него и узнать, что делается внизу. Но каида помогла мне взять себя в руки.
В присутствии Кобтана я всегда испытывал сдерживающее влияние каиды. Так называется весьма сложный кодекс поведения, дошедший до наших дней со времен великой древней цивилизации. Нам, иностранцам, не дано постичь ее в полном объеме. Но каждый мусульманский ребенок, которому родители хотят дать хорошее воспитание, все первые пятнадцать лет жизни изучает правила каиды, и это считается достаточным для молодых людей, если только им не уготована какая-то особая роль. Помимо прочих добродетелей, каида рекомендует мягкость и сдержанность, ненависть к хвастовству, излишеству и другим крайностям, неторопливость, а также патрицианское безразличие к боли.
