— Вы обратили внимание на изгородь? — спросил Теренс.
— Да.
— Зачем она? Ресторан, окруженный изгородью из колючей проволоки!
— Но ведь окружен же изгородью наш лагерь?
— Да, но мы же не пропускаем через нее электрический ток.
— А разве здесь пропущен ток?
— Неужели вы не видели надпись: «Опасно для жизни»? Они, видимо, страшно напуганы. Я по-прежнему считаю, что вы поступили бы умно, убравшись отсюда, пока не поздно.
Мне все казалось, что в заведении чего-то недостает.
— Вы помните, — спросил я, — прошлый раз мы видели тут мастифов. Интересно, где они сейчас?
Недели две или три назад мы заезжали сюда выпить по рюмке вина и на подступах к дому видели трех огромных цепных псов.
Теперь собак не было. Мы сидели в саду за домом, среди высоких виноградных лоз, покрытых молодой зеленью. Большая часть нашей компании уже приехала, люди расселись за столиками, группируясь по национальному признаку. В саду собралось человек двадцать нефтяников— американцев, французов, голландцев, немцев, англичан, — различные специалисты из нашего технического персонала. Во время работы они на короткое время объединялись и смешивались, а затем вновь расходились, и каждый из них, подчиняясь велению крови, искал общества своих соплеменников.
Минут через пятнадцать должно было скрыться солнце. На мягком вечернем небе виднелось несколько пурпурных облаков, похожих на синяки и родимые пятна. Легкий предзакатный ветер уже нес ночные звуки — пронзительный лай лисиц и ответное завывание поджарых арабских собак, привязанных у домов.
Одна из мавританок встала и ударила в поднятый над головой тамбурин. Руки ее извивались, как кобры. Со своего места мы видели только ее сильно подведенные углем глаза на белом треугольнике лица. В длинной юбке, с тонкой талией, она казалась ожившей статуэткой, изображающей халдейскую царицу.
— Очаровательна, ведь правда? — спросил я.
Теренс взглянул на танцовщицу, и на его лице отразилось сомнение.
— Возможно, — ответил он. — Но быть с ней наедине — совсем не то, что с европейской девушкой.
— Да я говорю вовсе не о том, хорошо или плохо быть с ней наедине, — отозвался я, удивленный неожиданной предприимчивостью Теренса.
— Прежде всего… не знаю, поймете ли вы меня, но думаю, что поймете, — продолжал Теренс, явно желая докончить начатый разговор, — прежде всего, они не носят здесь нижнего белья. Это способно подействовать крайне расхолаживающе.
— Почему же, Теренс?
— Видимо, так уж привык человек… Ведь это же часть известного ритуала, если вы понимаете, о чем я говорю. Во всяком случае, это может оказаться весьма и весьма неудобным… Над чем вы смеетесь?
