Этот мой номер имел такой успех, что мне пришлось дважды бисировать. Козлов от огорчения и стыда сначала чуть с завода не уволился, а после почти целый месяц не выпивал. И на меня буквально тигром поглядывал, — я ведь его еще и в стенгазете разрисовала! — но рядом со мной всегда были наши цеховые ребята, да и члены бригады. Один Алексей Антонов чего стоил: любой призадумается, мстить мне или нет, когда Лешу около меня увидит!
В общем, я со своей всегдашней стремительностью втянулась в комсомольскую жизнь цеха.
В тот весенний выходной я торопилась на репетицию сатирического обозрения, которое ставили комсомольцы цеха, а отец с мамой решили съездить на наш садовый участок в Белоострове, его уже пора было вскапывать. Мы вместе позавтракали, и отец с мамой довезли меня до нашего заводского клуба, а сами поехали дальше. За рулем, как обычно, была мама.
Обозрение получилось злым и остроумным, репетировала я с удовольствием. Там же в клубе и пообедала, домой вернулась поздно, да и родители собирались пробыть в Белоострове до вечера.
Около нашей парадной стояла тетя Шура и плакала:
— Горе у тебя, Анка, горе, девочка ты моя! И Гриша, и Клава…
А розовощекий белобрысый сержант милиции, что был рядом с ней, негромко спросил меня:
— Вы — Анна Григорьевна Лаврова?
— Да. Что с моими родителями?
— Они сегодня утром уехали в Белоостров?
— Да. Не томи, дружок, говори…
— Да почему вы решили?.. — Не научился еще он врать, сержант этот!
— Насмерть?.. Говори!
Он сморщился, будто все зубы у него разом заболели, потом заставил себя, поглядел мне в глаза и кивнул:
— С шоссе под откос слетели… Ваша мама за рулем сидела. Если бы не пожертвовала собой, вместо вашего «Запорожца» автобус с детьми был бы под откосом… — он взял меня за локоть, еще тише сказал: — Я в ГАИ, конечно, еще недавно, но ваша мама прямо-таки героически себя вела!
— Она такая… А как это случилось? — еле выдавила я.
— На повороте перед Белоостровом из-за самосвала выскочил автобус с детьми, он их за город вез, да и тормоза, оказывается, не в порядке у этого автобуса были. Если бы ваша мама не освободила ему дорогу, погибли бы дети, двадцать человек!
— Высокий там откос?
— Метров восемь.
— «Запорожец» — закувыркался? — спрашивала и сама слышала свой голос, только как-то по-чужому непривычно он звучал, хоть и слова выговаривались четко; и тетя Шура все плакала, обнимая меня.
— Закувыркался… — И сержант понял: — Смерть мгновенная была.
— «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой…» — проговорила слова старинной песни тетя Шура, по-прежнему обнимая меня. — Я Лавровых, товарищ сержант, двадцать лет знаю. Если речь шла о жизни детей, они своей пожертвовали не задумываясь!
