И до сих пор мне делается тоскливо, только я вспомню, как мы втроем сидим утром на кухне, пьем чай, поглядывая друг на друга, и отец с мамой тихонько рассказывают…
А потом мы все вместе выходили из дому, шли до метро, спускались по эскалатору и — разъезжались в разные стороны.
И опять я оказывалась в нашей бригаде на палубе судна. Опять со мной молчаливым кивком здоровался Белов, насмешливо шутил Патронов; как-то я все-таки назвала его вслух Патом, и к нему сразу же прилипло это прозвище, а сам он неожиданно совсем не обиделся. Весело здоровался со мной Шамогонов, а его черные, как у Борьки, глаза глядели на меня вопросительно и будто с каким-то намеком. Я дважды уже получала от Валерия приглашения в кино, да и почти каждое утро встречал он меня маленьким букетиком цветов. Ни Белов, ни Патронов никак не комментировали происходящего. Потому что и сама я уже взрослая, если работаю на равных с ними, и сама, значит, могу правильно решить, что мне делать. Только вот Антонов — он молчаливый, как и Белов, — смотрел на меня не то испуганно, не то с растерянным восхищением. Букетики я исправно принимала от Шамогонова, вежливо благодарила его, называя Самогоновым, а вот от кино наотрез отказалась: глаза у него были совсем как у Борьки, а мне и одного Залетова на всю мою дальнейшую жизнь хватит!
Очень скоро я перезнакомилась со всеми бригадами на судне, а со сменным инженером Владиславом Самсоновым танцевала целый вечер у нас в клубе. И даже участвовала как-то в спуске корабля на воду: такое до этого я видела только в кино. Участвовала, потому что прыткий оператор кинохроники попросил именно меня разбить о борт бутылку шампанского, мотивируя это моей выдающейся фотогеничностью. Бутылку я разбила, конечно, и в кино потом мы вместе с девчонками из бригады маляров сходили, чтобы совместно посмотреть, что же там получилось, но лицо у меня оказалось по-детски испуганным и радостно-взволнованным. И тогда, значит, я уже правильно понимала, какой это по-настоящему торжественный момент — спуск корабля, завершающий работу тысячного коллектива!
Как-то секретарь нашего цехового комитета комсомола — у нас молодежи больше ста человек — Володя Анисимов в обеденный перерыв подошел ко мне, спросил будто между прочим:
— От скуки, Анка, страдаешь? — Его зоркие быстрые глаза, как обычно, смеялись.
Вся наша бригада во главе с Беловым стояла тут же на палубе строящегося судна, все с улыбками и выжидательно глядели на меня. А я случайно встретилась глазами с Шамогоновым, вспомнила, как еще в первый день нашего знакомства он выбил по глубокому железу палубы несколько тактов чечетки…
