Она прервала его, приложив пальцы к его губам.
– А ты его еще не совершил, любимый. Твой грех ждет тебя впереди. Он случится, когда ты меня в будущем оставишь. Этот грех есть предательство, не меня ты предашь, но – себя. И давай больше не будем об этом.
Несмотря на суровый климат Петербурга, на непредсказуемость погоды, из года в год первый день Пасхи приходил чистым, светлым, легким и прозрачным, и город сиял, и сияло вместе с ним сердце Матильды – она как будто жила теперь по-настоящему, будто вся ее жизнь «до» со всей ее неуверенностью и нервозностью, страхом и посылаемыми ей судьбой трудностями и испытаниями была репетицией той жизни, которая, наконец, началась.
В этот день все люди были рады и добры, к себе, друг к другу и к тому миру, частью которого они являлись, к тому миру, который они, каждый в отдельности и все вместе, строили вокруг себя, к тому миру, с которым они сражались.
«Смертью смерть поправ», – шептала Матильда слова молитвы. И не было в этот день в ней страха, она не боялась ни себя, ни Бога, ни людей, ни судьбы – ничего.
Они были молоды, сильны и счастливы. Она больше не была одна – их было двое, объединенных общею тайной и добровольно принадлежавших друг другу – кто посмел бы их обидеть?
Глава 8. Княгиня Красинская, береги его!
– Вы так упорно не пускаете меня к себе в спальню, словно боитесь туда идти. Ну что же, если боитесь, то я пойду туда один!
Матильда засмеялась. Тон Николая был чопорно-шутливым.
– Не на что там смотреть, Ники.
– Ну что же, в таком случае, мы можем осмотреть другую спальню.
– Какую же?
– Мою.
– Ты с ума сошел? Как нам такое устроить?
– Очень просто. Я хочу пригласить вас на празднование моего дня рождения, Матильда.
– Артистка балета – на празднике Наследника?
– Не просто артистка, а Матильда Феликсовна – непризнанная, однако же княгиня Красинская!
Матильда грустно улыбнулась. Николай обеими руками крепко сжал ее ладонь.
– Пожалуйста, пойдем, Маля! Я хочу представить тебя отцу. Поедем, Маля, поедем…
Она откинулась на спинку стула и покачала головой. Тем не менее, глаза ее, лукаво сощуренные, говорили совсем обратное.
Николай ушел, когда уже почти что рассвело. Матильда смотрела с балкона, как он переходит улицу, светло-серую в этот ранний безлюдный час. Остановившись на другой стороне, он обернулся и поклонился Матильде. Ей вдруг стало страшно – это утро показалось ей завершением и ее, и его жизни, концом их встреч, и она, забыв об осторожности и не думая о том, что может разбудить домашних, выбежала на улицу и, отворив дверь, столкнулась с возвратившимся Николаем. Он молча притянул ее к себе, лоб Матильды упирался в его плечо. Так они и стояли, крепко обнявшись в оживающем, просыпающемся мире – мире, частью которого они не могли не быть.
