Он попытается, дабы сбить наваждение, клин клином и в пику, думать о плохом, о черном, но и зло мира, криминальные случаи, всевозможные беды, тупики человеческие, тотальные катастрофы и несчастья не отвлекают от такой, в сущности, маленькой боли его души, не боли, а некоей праосновы всякой боли, праболи – ужаса, который сковывает и леденит, отчего жизнь не в жизнь.
Постель жестка. Он ворочается. Он слышит голос умершей жены: «Петруша, Петя, как там погода?» – слышит он неожиданно ласковый, участливый ее голос, и что-то еще спрашивает она, измученная неуверенностью, про дни и про ночи на земле, темный ее голос, темные слова. Отец включает ночник – разве уснешь? – он гасит вновь.
Стук в дверь. Это кто-то из родных: сын ли, внучка ли обеспокоились его возней, ворочаньем в постели и вот (не надо ли чего?) предупредительно стучат. Ладно, скажу им, что бессонница, да и воды холодной выпью. Он встает, включает ночник, уже чуть подразогнав ощущение страха, вот и хорошо!.. а стук уже не стук, кто-то тарабанит в дверь. Ну, это уже не по-родственному. Он идет к двери недовольный – что ж так стучать? – он включает верхний свет – и ничего не узнаёт. Чужая квартира, даже и не квартира – изба. Как это он здесь? почему? Сонный, он быстро натягивает брюки и в одной рубахе выходит, выбегает туда, где уже никто не стучит, не тарабанит, но вместо людей так гулко стучит мотор. Грузовая машина рванулась… Машина за машиной! Вот и последняя. (В кузове ее так много людей.) Он глотает морозный воздух, бежит за ней. Он заправляет рубаху. Дорога скользка, наст подмерз, и как трудно бежать, и как уже далека, не догнать, машина.
1
Все знали, что Пекалов пьянь и промотавшийся и что затея его конечно же была и есть дурацкая; и все же он, подлый, хватал всякого за рукав и вопил:
– Ну, ребята, кто со мной – ведь под Урал подкоп рою!
И опять вопил:
– Под самый Урал рою!
В трактире нарастало недовольство: и, поскольку Пекалов продолжал вопить, подручный Пекалова, званный Ярыгой, сначала делал знаки, а потом просто прикрывал ему ладонью рот: помолчи, мол, не гуди, не время. (Пекалов дергался, мычал, но Ярыга держал его крепко.) А уже и пальцем показывали – пошли бы отсюда вы оба вон!
Они пошли; и на выходе пьяный Пекалов врезался плечом в зеркало, оно не вывалилось, но трещина зазмеилась, а все те, что в трактире ели и пили, заорали ему вслед, чтобы отныне Пекалов ел и пил исключительно в прихожей, а далее ни его, ни паче Ярыгу не пускать.
