– И болтать тебе, Пекалов, сейчас совсем не время, – корил его Ярыга.
Они шли к реке. Пекалов все время оступался. («О-ёй, – вскрикивал он. – О-ёй».) Он падал на колени в песок, подымался и стенал, что ему тяжело. Пекалов нес водку, а Ярыга свежекопченый окорок.
День нагревался. Понизив голос, Ярыга говорил:
– Потому что опять, Пекалов, у нас новость: упокойничек.
– О господи.
Мертвый лежал возле самого подкопа, неровно рыжеволосый, в вихрах, с запекшейся на лице кровью. Песок налип на щеки, на глаза. Даже и руки ему не сложили, нехристи. Это уж был второй прибитый – не много ли?
«Как же погиб?» – спросил Пекалов, и ему, как и в тот раз, наспех и равнодушно объяснили, что в темноте кто-то ударил беднягу ломом – то ли нечаянно, то ли счеты свел. «Как это в темноте?.. Я же дал денег на смолье. Неужели все выгорело?» – и Пекалову они, конечно, ответили: да, выгорело все. А свечки? – а свечки роняли, да и, конечно, затоптали, выронив в тесноте и в неловкости. Да и что же ты сегодня какой – не веришь, что ли?..
Они объясняли сбивчиво. Их колотила дрожь: они не отрывали глаз от водки. Они теперь столпились не возле Пекалова, а возле Ярыги – Пекалов дал знак, и Ярыга наливал им по полному стакану, принявший клянчил, просил еще, но Ярыга отправлял его трудиться:
– А теперь, молодец, иди и долби землю.
Или проще:
– Иди и долби.
Или совсем просто:
– Ступай!
После чего копатели, люди беглые, скрывались в зеве норы час-два, а реже три, долбили землю с охотой. Они долбили неплохо. Но затем им становилось не по себе. Из двух десятков беглых, трудившихся в подкопе, только Ярыга и мог пойти показаться в поселке, остальным было лучше отсиживаться и пьянствовать именно здесь, поодаль; воры и насильники, они долбили землю исключительно от безнадежности.
Долбили они выдвинутой вперед парой: один бил киркой справа, другой слева – потом они менялись. В тесноте подкопа приходилось сильно гнуться, сутулиться. За забойщиками по одному, редко по двое – в цепочку – стояли отгребальщики, что перебрасывали землю от себя к следующему. Среди лязга лома и скрежета лопат Пекалов приближался то к одному, то к другому, шепча: «Кто его убил? Как думаешь?..» – а тот пожимал плечами: не знаю. Работали при огарках свечей, было тускло, сыро, и Пекалова передернуло, когда он представил, как был здесь убит рыжеволосый. И что за злое баловство? Самое страшное состояло в том, что, если уж такой убивец завелся, он не остановится. Этот будет потихоньку убивать и убивать, пока народу в подкопе останется совсем мало и в оставшихся не вселится ужас, – вот тут ему, убийце, и сладость.
