Станислав Юрьевич вздохнул. С ним работал опытный человек и своего рода психолог. И он, пожалуй, прав. Нужно перестраиваться. Начиналась совсем другая война, которой его не обучали.
…Выходя из подъезда, Гавриил Федорович поскользнулся на банановой корке и чуть не упал.
— С-с-сукины дети, — сказал он с яростью, но не в адрес тех, кто бросил банановую корку, а в адрес своих врагов, — сукины дети!
Было уже часов одиннадцать. На пустынных улицах дул холодный ветер. Полковник, выпивший бутылку водки, чувствовал себя в полной форме. Он был едва ли не трезвее, чем сегодня утром, но ярость переполняла его.
— Сукины дети!
Возле ларьков кто-то возился, взвизгнула женщина. Но Тимофеев даже не повернул головы. Он мало чего боялся в этой жизни, тем более что в кобуре под пиджаком у него был пистолет. Однако его окликнули.
— Мужик, а мы щас русскую девочку трахать будем в два смычка. Хочешь посмотреть?
Гавриил Федорович медленно обернулся. Трое чернявеньких мелких мужичков затаскивали в темный ларек крупную девку. Она для вида ломалась. Но увидев, что Тимофеев повернулся и пошел к ларьку, она крикнула:
— Отец, да я добровольно, шутят они.
— Сукины дети, — сказал полковник, чувствуя, что наконец его ярость имеет возможность излиться.
— Эй, отец, — насторожился худой кудрявый парень, — ты чего! Ты чего? Шуток не понимаешь?
Двое других встали за спиной кудрявого. А тот быстро сунул руку в карман.
— Стой. Еще шаг — стрельну.
— Сукины дети!
Бывший боксер ушел в сторону и резким ударом свалил курчавого. Тот упал без звука, раскинув в стороны руки. Так и осталось неясным, что он хотел достать из кармана.
Двое других отскочили в сторону. После секундной паузы один из них с криком «ия» ударил Тимофеева ногой в голову. Тот чуть поднял плечо и уклонился. Ботинок ударившего скользнул по плечу, а Тимофеев, рванувшись вперед, двумя прямыми ударами свалил «каратиста».
— Сукины дети!
Боковым зрением полковник увидел, как третий, смуглолицый, поднял с земли какую-то железку.
— Сукины дети, — рванул полковник пистолет из кобуры.
— Мамочка! — неожиданно завизжал парень и, бросив прут, кинулся за ларек.
— Мамочка! — повторил полковник. — По-русски орешь, значит, ты русский. И ты, сука, русская, — сказал он, повернувшись к замершей у двери ларька девке.
Та молчала.
— Сукины дети! Отойди, шлюха, от ларька!
Полковник пулю за пулей всаживал в ларек. Звенели разбитые стекла. Внутри ларька звенели разбитые бутылки.
— Сукины дети!
