Но в предложении погадать было еще нечто особенное, задевшее душу Оли. Ей никогда никто не гадал на картах. Что-то смутное мелькало в ее сознании. Она вспомнила эпизод из фильма. Одна женщина предлагает другим: «Бабы, раскинем картишки». Вот это интимно-женское «бабы». Почему-то Клава стала называть ее «подруга». Это было тоже интимно, по-женски.
Как хорошо, что она встретила у отца эту женщину. Они, наверное, ровесницы.
Клава принесла карты, стала разбрасывать их по столу, отодвинув бутылки и тарелки.
— Томится по тебе твой король, — сказала Клава.
Лицо ее было напряжено и нахмурено. Она решила задачу. Карты озадачили ее.
— Тебе дорога выпадает и встреча дома. Не пойму я. Связано это. Если дорога, то почему встреча дома?
— Спасибо, я поняла все, — сказала Оля и положила свою руку на руку Клавы.
— Вот глупая, спасибо не говорят.
— Я пойду посплю еще, — извиняющимся тоном сказала Оля, — я страшно устала.
— А по тебе и не скажешь, — прищурилась Клава, — выглядишь ты отлично. Лицо загорелое, как с курорта. Сама ухоженная. Вообще ты очень красивая, — уже с ревностью сказала Клава.
— Ты тоже, — откликнулась Оля.
И все-таки она была рада, когда осталась одна. Она легла поверх одеяла, вытянула ноги. За окном было осеннее солнце. Грустная осень. И весь год был грустным. Конечно, она встретила Станислава и полюбила его, но он сам сказал, что женщинам не бывает с ним хорошо, и сказал правду. Выгорела часть души этого человека. Потому он и беспощаден к себе и другим. Потому и она с ним, а не с другим мужчиной.
Оля сразу выделила его. Чуть выше среднего роста, отставной подполковник с седыми волосами и спокойный до равнодушия. Она спросила его однажды, почему он так спокоен. Он отшутился. Сказал, что чувствует, что ему осталось жить три дня и решил эти три дня не волноваться.
Потом он вышел на лестничную площадку покурить. Это было в недостроенном доме в Тирасполе. Она вышла за ним и села рядом. В разлом стены было видно звездное небо.
Она взяла его руку в свою и сказала:
— Слушай, ты не погибнешь. Я чувствую.
Он промолчал.
Ребята к ней относились по-разному. Когда она появлялась в окопах, ее любили. Когда сидели вот так за столом, вспоминали, что она баба. Но Станислава они уважали, и поэтому она могла быть спокойна за него и за себя.
Но в первую же ночь, став ему близкой женщиной, она почувствовала, насколько показное его спокойствие.
— Я ненавижу их, — сказал он. — Я ненавижу политиков.
