И это правда. Когда сын повзрослел и стал косо смотреть на отца, который возвращался от Севастьяны, тот сказал ему:
— Ты сам видишь, сын, мать немощна, а я в соку. Она хорошая, добрая женщина. Повидал я свет, много слышал. Но всего один раз про то, что мужик сохранил целомудрие, когда заболела жена. И хранил его даже после ее смерти. Но это был китаец. — Он засмеялся. — Ему все равно никто не верит. — Отец снова рассмеялся, теперь уже громче. — Слыхал я раньше и про то, что у китайцев бывает по две жены и больше. Потом сам увидал. Им это разрешено. Но я не китаец, потому живу так, как получается.
У него получалось, что Севастьяна стала его невенчанной женой.
Она все еще хороша до сих пор, хотя ей уже много за тридцать.
— Слава Богу, слава Богу, — повторяла она низким голосом в ответ на его всегдашний вопрос о делах. — Твоими молитвами, Федор Степанович.
Он улыбнулся, поклонился:
— Не будешь сыт одними молитвами, я думаю. Принес деткам подарочек. — Лицо его расплылось в улыбке, и, как всегда, шрам скрылся под ней. Он не заметил печального блеска в глазах Севастьяны, которая знала о тоске Федора по собственному дитю. Но тут же ей явилась иная мысль — если бы у него были свои дети, то, может быть, не так часто заходил бы он погладить по головке сироток да вложить ей в руки свеженькие ассигнации. Все в этом мире едино и связано, знала она по опыту своей жизни.
— Как твоя жена? Как моя любимица — красавица Мария? — спрашивала Севастьяна.
— Тоже собирается к тебе зайти.
— Пускай придет. Девочки ждут, она обещала показать им новый узор для кружев.
— Да, да, — закивал Федор. — Анна научила ее новому узору. А я коклюшки заказал половчее. Так что жди, она скоро явится. Да, чуть не забыл про главное.
— Ты про что? — встрепенулась Севастьяна.
— Хвалю за скорняжные успехи.
Севастьяна порозовела.
— Марии понравился твой подарок?
Федор закивал:
— Она в нем как царская дочь.
Севастьяна фыркнула от удовольствия.
— Она почти что и есть такая, царской дочери ровня. По красоте.
— А в твоей шубе… — Он втянул воздух.
— Она… она не догадалась, что шуба не из Москвы, хотя бы?
— Она подумала, что шуба из Парижа, не менее.
— Вот и хорошо, — неожиданно спокойно заключила Севастьяна. — Когда я поеду в Вятку в своей, — она кивнула на дверь, за которой стоял шкаф с нарядами, — никто не усомнится в том, что моя-то шуба уж точно из Парижа.
— Ты про ту, которая с пелериной из горностаев? — спросил Федор.
— Про нее.
