— Садись, Вениамин, мы скоро закончим, — Лида указывает на стул.
Он пристраивается рядом с маленьким круглым столиком, покрытым плюшевой скатеркой, и разворачивает газету, спрятавшись за ней, как за ширмой. Но трудно сосредоточиться на скучных газетных статьях, когда рядом сидит она, слегка наклонив голову на гибкой шее, похожей на стебелек ландыша. Танины руки бегают по клавишам, и по комнате разносятся однообразные звуки. Лида слушает, губы ее отсчитывают такт.
— Нет, Таня, не так! — останавливает она ученицу и показывает, как следует играть особо трудное место. И те же самые однообразные звуки вдруг словно окутываются прекрасным покрывалом. Пальцы Лиды придают им душу, силу и красоту.
— Теперь поняла?
Таня повторяет трудный отрывок, и снова блекнет, скучнеет мелодия. Нет, похоже, не поняла Таня. Еще много предстоит ей работы. Надо повторять упражнение снова и снова.
Лида записывает для нее задание к следующему уроку: три новые хроматические гаммы.
— Только выучи их хорошенько, Таня! Не меньше двух часов в день. Ну, Вениамин, пошли!
Она вскакивает со стула и начинает собирать ноты в свою черную блестящую папку. Вениамин сворачивает газету. Он просит, чтобы Лида сыграла ему что-нибудь из восточных мелодий.
— Только не Шопена, ладно? Надоел мне твой Шопен…
Лида задумывается, ее полузакрытые веки напоминают Вениамину радугу над озерной глубиной глаз. Но вот девушка начинает играть «Хайтарму» Спендиарова. Мелодия трепещет и бурлит, опадает, и гаснет, и снова набирает силу. В каждом звуке слышит Вениамин, как поет душа исполнительницы. Душа еврейской девушки из города Киева. А известны ли ей еврейские напевы, их грусть и юмор, их танцевальный ритм, веселящий хасидское сердце пуще любого вина? Из туманной памяти детства доносятся до Вениамина звуки мелодий родного местечка — песнопения «Третьей трапезы», напевы девушек, тоскующих о своих любимых, песни матерей над колыбелями.
Нет, незнакома эта музыка Лиде. Она живет в Ленинграде и никогда не сталкивалась с еврейской жизнью.
— Но пусть будет по-твоему, Вениамин, — говорит она. — Спой-ка нам что-нибудь такое.
Таня поддерживает подругу, и Вениамин запевает:
Ты уезжаешь от меня далёко,
мой дорогой, в солдатское житье…
Он поет, а Лидины пальцы нащупывают, пробуют нужные клавиши… Минута — и вот уже мягкие звуки пианино сопровождают печальную еврейскую песню.
— Ах, товарищ студент, дались тебе эти жалобы… А ну-ка, Таня, давай нашу украинскую «Думку»! — говорит, войдя в комнату, Роман Назарович.
