— Ты мне очень нравишься, Робка… очень, очень…
Он проглотил шершавый ком в горле, ответил хрипло от внезапного волнения:
— И ты мне…
Она улыбнулась, и опять прошептала:
— Это ведь ничего, что я тебя старше? Всего-то на полтора года, правда, ничего?
— Конечно, ничего…
…Уже поздним вечером Робка провожал ее домой. Они шли плохо освещенными кривыми замоскворецкими переулками и разговаривали:
— А ты «Тарзана» все серии видел? — спрашивала Милка.
— Пять только…
— А «Сестру его дворецкого» с Диной Дурбин?
— Нет, не видел.
— А тебе какое кино больше нравится, про войну или про любовь?
— Про войну, — признался Робка. — «Константин Заслонов» нравится, «Секретарь райкома»… или вот «Королевские пираты»…
— А мне — про любовь… — Она опустила голову, задумалась: — Чего в войне хорошего? Как людей убивают?
Робка не ответил. Милка взяла его под руку, притиснула к себе, пропела грустно-весело:
— «Робка-Робочка, клеш да бобочка, белый шарфик, прохоря, полюбил бы ты меня!» — И засмеялась.
— Вот и прийти. — Милка остановилась у подъезда старого четырехэтажного дома.
— Завтра придешь? — спросила она.
— Приду… — Робка носком ботинка ковырял асфальт, сунул руку в карман и достал два рубля и мелочь. — Возьми, пожалуйста, Мила.
— Ух ты какой гордый, — нахмурилась она и вдруг обняла его и поцеловала в губы.
У Робки перехватило дыхание, и белый свет померк перед глазами, и он издалека услышал ее насмешливый голос:
— Ой, Робка, ты даже целоваться не умеешь. Хочешь, научу?
— Научи…
Она потянула его в подъезд и там, в темноте, снова поцеловала и обнимала изо всех сил. Кепка у него упала на пол, Милка ерошила его волосы, гладила кончиками пальцев по лицу. Потом сказала серьезно:
— Только никогда не думай про меня плохо. Никогда, хорошо?
…Мать Нюра перешивала старую отцовскую рубаху. Уютно стрекотала швейная машинка «Зингер», низко над столом висел абажур, освещая лицо мамы, руки, сновавшие по столу. Она вздрогнула и подняла голову, услышав, как щелкнул замок входной двери, потом раздались шаги по коридору, и в комнату вошел Робка. Мать еще ниже опустила голову, быстро завертела ручкой машинки. Стрекот наполнил комнату.
— Ну что, кончилась твоя учеба? — вдруг спросила мать. — Больше не тянет?
— Почему? — пробормотал Робка, доставая из шкафа одеяло и подушку. — Директор не пускает…
— За что же тебя пускать, шпану и прогульщика? Чтоб ты другим учиться мешал? — Мать смотрела на него твердыми усталыми глазами. — Не хочешь — не надо. Иди на завод, на стройку… А ты? У матери на шее сидеть собрался? Или, может, воровать станешь? На блатную романтику потянуло?
