…Милка работала на раздаче. Машинально накладывала на тарелки куски мяса, картофельное пюре, зеленый горошек, а глаза все косились на входную дверь. Люди входили и выходили, а Робка не появлялся. Но ввалилась компания: Гаврош, Валька Черт и Денис Петрович. Они пропит в самый угол, расселись за столиком, потом к раздаче направился Гаврош, весело подмигнул Милке:
— Привет от старых штиблет!
— Привет, — холодно отозвалась Милка.
— Че такая кислая?
— Устала…
— Пусть кто-нибудь подменит, а ты к нам. Посидим мало-мало.
— Не могу.
— Не форси, Милка. Дай-ка пару бифштексов, пару поджарки, да пару сосисок с картошкой. И запить что-нибудь…
Милка со злостью бросала на тарелки еду, резко двигала их к Гаврошу, вдруг спросила:
— Чего это вы загуляли?
— Сделал дело — гуляй смело, — усмехнулся Гаврош.
— Какое же дело ты сделал?
— Много будешь знать — плохо будешь спать. — Гаврош отнес к столику несколько тарелок, быстро вернулся. — Как кончишь работать, в кабак пойдем? Пить будем, гулять будем.
— Кто же это такой богатый, что вас угощает?
— Хочешь, платье тебе купим, а? Сама выберешь! Из панбархата, а?
— Иди ты! — отмахнулась Милка. — Не мешай!
— Зря, Милка. Мимо счастья своего проходишь. — Гаврош вдруг вытащил из внутреннего кармана пиджака толстую пачку денег, разложил их веером. — Ты когда-нибудь столько видала? То-то…
…Тишинский рынок в это время был полон самого разношерстного народа. Тянулись под навесами ряды, где колхозницы торговали морковью и луком, мочеными яблоками, салатом и картошкой. Уже появились ранняя черешня, клубника. Здесь и там стояли дощатые будки, где чинили обувь, паяли прохудившиеся тазы, чайники и ведра, продавали всякую рухлядь. Гуще народа было на барахолке. Среди женщин и старушек мелькали помятые от пьянки, подозрительные физиономии и сытые, наглые морды отъявленных проходимцев. Тут же толклась и шпана, готовая поживиться всем, что плохо лежит. Тут же был ларек, торговавший пивом, и к нему тянулась очередь.
Костя едва успел вытянуть из кошелки брюки от костюма, как подлетел смазливый дядя с дымящейся папиросой и кепкой, надвинутой на глаза:
— Что толкаем? Брючата? Еще что? — Он пощупал брюки, пыхнул дымом. — Костюм? Сколько?
— Полторы косых, — сказал Костя.
— Офонарел? Небось ворованный? — Опять пощупал. — Полтыщи дам, кореша, по рукам?
— Отвали, — мрачно процедил Богдан. — Новый костюм, не видишь?
— А если ворованный?
— Не твоя забота, понял? — сказал Робка.
— Понял. — Он опять пощупал брюки. — На тыще сойдемся?
