Богдан развернул, восхищенно протянул:
— Моща-а…
В свертке было два куска белого хлеба и два толстых ломтя розовой пахучей ветчины. Один бутерброд Богдан протянул Робке:
— Нате, шакалы! Специально для вас тырил!
Богдан впился в бутерброд, торопливо задвигал челюстями, как молодой волчонок. Проглотил, вздохнул:
— Мне бы такого папашу… Я бы… — И он снова впился зубами в бутерброд.
— Могу каждый день такие таскать, — похвастался Костя.
— Давай, мы не гордые, — прошамкал с набитым ртом Богдан.
У парадного подъезда школы кутерьма. Дрались портфелями и полевыми сумками, играли в «расшибалку» и в «пристенок». Из вестибюля донеслась густая трель звонка, и все разом кинулись в подъезд. Возникла давка. Старшеклассники расшвыривали «букварей», как котят…
…После школы вечером они слонялись по переулку, не зная, чем заняться. Костя то и дело предлагал:
— Ну, в «Авангард» поехали. Там «Константин Заслонов» идет.
— Пять раз смотрели… — лениво отвечал Богдан.
— Тогда в «Ударник» пошли, — вновь уныло предлагал Костя, — или в «Текстильщики», а? Там «Робин Гуд», двинем, а?
— Пять раз смотрели, — отозвался Богдан.
— Ну и черт с вами! А я еще посмотрю! — Костя круто развернулся, зашагал в противоположную сторону.
— Там билетов давно нет, придурок! — сказал вслед Богдан, но Костя не отозвался.
Друзей оставалось двое, и они продолжали свой бесцельный путь по переулку. Когда проходили мимо маленького скверика, услышали приглушенные звуки гитары и хрипловатый голос:
— «Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела
И в старом парке музыка играла…»
Песня оборвалась, и тот же голос весело произнес:
— О, казаки-разбойники топают. Валек, позови!
Из-под детского «грибка» вынырнула фигура, наперерез двинулась к ребятам:
— Роба, это ты? — Это был Валька Черт.
— Пошли, Гаврош угощает. — Валька Черт сделал широкий жест рукой.
— Пошли, что ль? — глянул на Богдана Робка. — Домой жутко неохота…
Под детским «грибком» опять заиграла гитара, и Гаврош опять запел:
— «Лепил я скок за скоком, а наутро для тебя
Швырял хрусты налево и направо,
А ты меня любила и часто говорила,
Что жизнь блатная хуже, чем отрава…»
Ребята подошли. Гаврош прихлопнул струны, сказал:
— Привет, Робертино! О, и Богдан тут!
Рядом с Гаврошем сидели девушка в заячьей шубке и мрачноватый дядя лет сорока, в кепке и сапогах, в бобриковом пальто с белым шелковым шарфом. Он молча курил, зажав в углу рта папиросу. Когда ребята поздоровались, девушка рассмеялась, спросила:
