— Давай, казаки-разбойники. — Гаврош подтолкнул в спину двоих подростков, стоявших первыми, — Робку и Карамора.
Ребята неуверенно шагнули на улицу, потом побежали к ларьку. Следом за ними кинулись остальные. Все, кроме Гавроша и Вальки Черта. Эти остались в подворотне.
Торопясь, толкая друг друга, ребята просовывали руки в разбитые оконца, хватали пачки печенья, конфеты, папиросы, сигареты. И всё совали за пазухи курток и рубах. И опять торопливо лезли в ларек. Робка зацепился об острый осколок, торчавший в окне, порвал рукав куртки, разрезал рубаху. Сморщился от боли — из пореза густо пошла кровь.
— Отваливаем, — шепнул Карамор, и все гурьбой метнулись обратно через улицу, в подворотню…
…Потом в углу двора, за пирамидой из бочек, Гаврош разделил добычу на кучки. Папиросы и сигареты он забрал себе. Свет от фонаря над черным входом в овощной магазин тускло освещал всю компанию.
— Разбирай, казаки-разбойники, всем по-братски, — скомандовал Гаврош, и руки ребят потянулись к добыче. Только Робка стоял неподвижно.
— А ты чего, Робертино?
— Руку он порезал, — сказал дружок Робки Володька Богдан.
— Ну-ка… — Гаврош взял его за руку, закатал рукав, скомандовал: — Пошли ко мне, перевяжем…
…Домой Володька Богдан и Робка Шулепов вернулись совсем поздно. Богдан ключом открыл дверь коммуналки. Кромешная тьма. Ребята крадучись вошли в коридор и не успели закрыть дверь, как в кухне зажегся свет и в коридор вышла мать Богдана, Вера. Она молча влепила Богдану оглушительную затрещину — тот клюнул носом и пулей метнулся по коридору к себе. Вера хотела было влепить такую же затрещину и Робке, но тот поднял руки, защищаясь:
— Тетя Вера, у меня своя мама есть.
— Полуночники проклятые, — сказала Вера. — Где руку покалечил?
— Да в футбол гоняли. Упал — и на стекло…
— Вот тебе мать даст, дураку.
— Чему быть, того не миновать, — философски заметил Робка.
…Ранним утром Володька Богдан и Робка шли в школу. Находилась она в конце длинного, кривого, как коленчатая труба, переулка. Зима, день в разгаре, по обочинам тротуара лежат кучи чахоточного, съежившегося снега, и блестит мокрый асфальт. Сзади послышался топот и злой голос:
— Че не подождали? — Их догнал Костя Юдин, чернявый худой паренек.
— Он там ветчину жрет, а мы его ждать должны, — усмехнулся Богдан.
— Я ее и не ем совсем, если хотите знать!
— Тогда нам принеси, мы не гордые, — ехидно сказал Богдан.
— Да нате, нате! — Костя расстегнул портфель, достал внушительный бумажный сверток.
