Амир подошел и что-то прошептал ему на ухо. Джустиниани кивнул и вновь возвысил голос:
– Имейте в виду, все вы. Мне напомнили, что здесь принято называть военные ворота по названию ближайших гражданских. Меня это путает, а в битвах и так хватает путаницы. – Он покачал головой. – Я прибыл сюда не жонглировать названиями, а сражаться. Поэтому знайте, что ворота, перед которыми мы стоим, впредь будут известны только как ворота Святого Романа. И когда мне срочно понадобятся подкрепления, пусть они не перепутают, куда идти.
Он указал на надвратную башню.
– Итак. Я изучил землю, поговорил с людьми, которые выдержали осаду Мурада в двадцать втором. И я знаю этого турка. Он будет атаковать по всей длине стен. Он устроит налет на береговую линию. Но его пушка будет долбить здесь. Его лучшие отряды будут атаковать здесь. И потому я буду здесь.
Снова послышался ропот. Люди подступали все ближе к стене с картой. Один из братьев, которых, как слышал Григорий, называли Бокьярди, громким шепотом спорил с остальными. Наконец он сбросил руку брата, обернулся и произнес:
– Здесь много итальянских имен. В основном из моей родной Венеции, чуть меньше из Генуи… – Он возвысил голос над шумом, вызванным этим заявлением: – Другие – из папских государств, Тосканы, Сицилии, Умбрии… Но где греческие имена? Я их почти не вижу. Это же греческий город, верно?
Вопрос вызвал согласные выкрики. Константин поднял руки:
– Вы видите мало имен – Луку Нотараса, мегаса дукса, к примеру, – поскольку только они сейчас находятся в городе. Другие отправлены посланниками или воюют за пределами наших стен. Когда вернутся, они будут командовать нашими имперскими силами…
Он оборвал себя, глядя куда-то поверх толпы, левее Григория.
– А вот идут люди, которые смогут сказать нам, какие это силы! Подойдите сюда, старые друзья. Подойдите.
Григорий обернулся. Человек, идущий первым, заслонял другого, и был Георгием Сфрандзи, придворным историком и другом покойного императора. Он двинулся дальше… и Григорий увидел второго.
Феон Ласкарь.
Перво-наперво Григорий вспомнил о кинжале. Он стиснул рукоять, но не вытащил клинок, а подался вбок, повернул голову на север. Когда он оглянулся, брат уже прошел мимо, не отрывая взгляда от Константина.
Григорий выпустил кинжал. «Феон», – подумал он, но звучащее в голове имя не принесло привычной чистой и ослепительной ненависти. Она была испачкана вчерашним откровением Софии – рядом с Феоном, воспитанный, как его собственный, растет сын Григория.
