Он лежал на сетке из веревок и трех обломанных досок, которые шторм согнал в полукруг. В веревках запуталось несколько разбитых стеклянных бутылей и кусок паруса, который стелился по поверхности воды, придавая всему устойчивость. Быстро проверив, что веревки надежно удерживают все вместе, Григорий, дрожа, лег на доски, под теплое солнце.
Он проснулся, открыл глаза – и увидел чужие, которые таращились на него. Резкое движение испугало чайку, она с пронзительным криком сорвалась с места, сделала круг и улетела. Григорий оттолкнулся от досок, поднял голову – и тут же пожалел об этом. В голове будто стучали в барабан, а рот превратился в пустыню, покрытую соленой коркой от морской воды, которой он наглотался. Вода искушала глотнуть еще, Григорий страдал от жажды, но он только набрал немного прополоскать рот и тут же выплюнул. Встав на колени на досках, прикрыл от солнца глаза и огляделся.
Григорий не был моряком, но не раз бывал в море. По высоте солнца он предположил, что сейчас около полудня, но со всех сторон света в пределах видимости была только вода, вода и ничего больше. Григорий снова сел. Он мало что мог сделать, но он это делал. Развязал свою маску, которая каким-то образом осталась на месте, и повязал кусок ткани на голову, чтобы укрыться от жаркого солнца. Нос из слоновой кости смыло с лица при встрече с морем, и сейчас он болтался на шнурке на шее. Григорий оставил его там.
Сейчас он мог сделать немногое, но он мог думать. Почему спасся он один? Неужели Бог решить, что утонуть – слишком легкая смерть для такого грешника? Ложно заклейменный как предатель, не стал ли Григорий и вправду им, бросив свой город, когда тот нуждался в сыне каждой матери? Он все еще был пьян, все еще зол, когда решил отплыть с венецианцами. В эти два месяца, на Хиосе, на Крите, он старался не думать о городе и оставшихся там людях. О Джустиниани, Амире и Энцо. Об императоре и своем старом наставнике Феодоре. О шотландце Гранте. Особенно о Софии и… и о сыне. Назад, в свою лачугу в Рагузе, может, там его ждет Лейла… В мире есть и другое золото, которое можно заработать и построить дом с видом. Другие войны, чтобы сражаться.
Солнце поднялось высоко. Григория мучила жажда, но не так жестоко, как воспоминания. Ему предложили войну, а он отверг ее. Предложили искупление, а он презрительно оттолкнул его. Иншалла, так они говорят, но он пренебрег Божьей волей. А теперь у него есть время обдумать множество своих грехов, умирая мучительной смертью.
