Григорий остановился перед самой набитой таверной. Потом, почти без паузы, начал проталкиваться внутрь, распихал людей у входа, не замечая их ругани. Лейла прикусила губу. Но выбора не было. Она убрала волосы назад, надвинула на глаза широкополую шляпу, завернулась в плащ. Большинство пьяниц предпочитало смотреть на разгуливающих перед ними ярких, разодетых шлюх, не обращая внимания на невзрачного работника рядом.
Проскользнув мимо группы, через которую протолкался Григорий, Лейла вошла в таверну.
* * *
Он отыскал трехногий столик в углу, далеко от огня и света и потому пустой. Нашел слугу, который принес ему кувшин вина и получил рагузанский либертин; серебряная монета любой страны гарантировала, что слуга будет часто возвращаться и доливать вино. Отставив предложенный кубок, Григорий поднял кувшин и залпом выпил половину.
Он собирался напиться. Он специально выбрал венецианскую таверну, поскольку не хотел наткнуться на каких-нибудь знакомых генуэзцев. Он ненавидел венецианцев почти с той же силой, что и его названые братья, – еще одна причина, по которой он выбрал эту таверну. Если вино пойдет внутрь так легко, как он надеялся, исходов может быть два. Либо он уснет под столом, либо подерется с самым здоровенным венецианцем, какого только сможет найти.
Первый кувшин не принес ни забытья, ни жертвы. Но когда второй сменился третьим, перед ним появилось лицо, не желающее исчезать. Лицо сына, с тем единственным выражением, которое довелось увидеть Григорию – восторженный испуг. В галдеже таверны – вдобавок у очага сидели трое мужчин, которые могли перекричать целую армию – Григорий выхватил один голос, одно слово на греческом: продитос.
Предатель.
Он оттолкнул кувшин, уронил голову на руки. Почему он не прислушался к себе? Почему позволил паркам[6] вновь занести себя в Константинополь? Ради денег? Золота? Еще в тот день на Хиосе, когда Командир сказал, что у него нет денег, Григорий знал, что никогда не получит своего золота. Нет. Он вернулся сюда из-за нее, Софии. Ради лучика надежды, который он считал утопленным в тысяче таверн вроде этой. Ради воспоминаний, похожих на зуд в отсутствующем носу. Сюжет хуже любой комедии, над которыми они с Софией смеялись в праздничные дни на Ипподроме. Однако кто сейчас глупец, кто рогоносец, кто обманутый отец?
Отец! Титул, на который он никогда не претендовал. Титул, который принадлежал его брату. Лживо.
Григорий поднял голову, глотнул еще вина. Феон не стал отрицать, что он… промедлил. Пусть изуродуют брата, пусть будет навсегда испачкана фамилия Ласкарь… ради чего? Месть за все проигрыши прежних лет, когда его близнец оказывался быстрее, сильнее, красивее?
