Да… и нет. Все это бледнело перед настоящей причиной.
София.
Он отпихнул кувшин, встал, качнулся. Вино все-таки сработало. Недостаточно для забытья… Хорошо! Забвение только помешает его плану, его новому плану. Месть – оружие, пригодное для обоих братьев. Он тоже сможет с ним управиться. Вернется в дом своей семьи. Будет кричать правду на улицах. И тогда выражение лица его сына – его сына! – изменится. Лица, такого похожего на его собственное, и все же другого. Его… но и кого-то еще. Кого-то еще.
Софии.
Он рухнул на стул. Потянулся за кувшином, мазнул по нему рукой, промахнулся, опрокинул. Плевать, там немного осталось. Всего лишь тонкая красная струйка стекает по столу и капает на пол, как кровь из отрезанного носа.
Голова Григория начала медленно клониться к столу, к манящей тьме.
Новый взрыв криков и ругани от очага. Григорий вздрогнул, сосредоточился, уставился на троих мужчин. Сапоги сброшены, ноги на стульях перед огнем, сквозь дыры в чулках торчат голые пальцы. Один стучал пустым кубком по столу, другой тряс за воротник мальчишку-слугу. Третий, самый здоровый, только что встал и громким голосом уроженца Венето связывал Джованни Баттисту, святого покровителя Генуи, и непристойный акт с ослом. Его приятели, большинство посетителей таверны, радостно завопили.
Григорий засунул руку под маску, к костяному носу. Он говорил девушке в Рагузе – и где сейчас она, эта девушка? – что снимает его только в двух случаях. Он снял нос для нее – и снимал его сейчас, поскольку однажды оставил его перед дракой, и пошатнулся от боли, когда кто-то врезал в него кулаком; от боли и крови. Григорий опустил нос в карман. Тот обо что-то звякнул. Он достал этот предмет и, улыбаясь, надел на руку бронзовый кастет. Встал, и когда утвердился на ногах, пошел через зал. К тому времени, когда Григорий подошел к очагу, в голове прояснилось. Во всяком случае, достаточно. Только когда он заговорил, мужчины оглянулись.
– Твои ноги воняют сильнее, чем промежность твоей матери, – сказал Григорий с явственным произношением генуэзских портовых кварталов.
* * *
Лейла следила, как он опустошил два кувшина, как он встает, садится, снова встает. Она надеялась, что он собирается уходить, тогда можно будет поговорить с ним. Она хотела узнать о той женщине, которую он навещал, узнать, кто она ему. Лейла сама удивлялась, как сильно она хочет это узнать.
Но он направился к троим шумным мужчинам у очага, заговорил. Все трое вскочили на ноги; один взревел так, что перекрыл галдеж в таверне:
