Она почувствовала мимолетный прилив тепла, неуловимый, как мысль. Удивилась этому чувству, испытанному впервые. Ревность! Лейла знала, это его город, и ярость, с которой Григорий в Рагузе отрицал всякую связь с ним, подсказывала: в этом городе есть что-то еще, какая-то его страсть, неутоленный голод. Более того, она видела женщину в его таблице, где сходились Венера и Нептун. Женщину, которая впустила его ночью в дом.
Даже за краткий миг Лейла успела заметить, что эта женщина прекрасна, и совсем не так, как она сама, – высокая, благородная, изящная. И она не кровная родственница Григорию, Лейла видела это по их приветствиям. По тому, как они не касались друг друга.
Она привыкла выверять страсти. Это был ее образ жизни. То, что промелькнуло между человеком ее судьбы и этой женщиной, едва не раздавило Лейлу.
Ей нужно было узнать, останется ли он там; желание за гранью рассудка. Жар, который она испытала в Рагузе, был вровень с жаром этого мужчины. Но вот он здесь, пылающий жаром к другой женщине…
Жар! Лейла вздрогнула. Однако она знала: если придется, она будет сидеть до рассвета.
Не пришлось. В дом вошел мужчина, за ним – мальчик. Потом вышел Григорий, почти бегом, склонив голову в капюшоне, чтобы укрыться от дождя. И Лейла пошла следом.
Поначалу он вроде бы сам не знал, куда идет; свернул с широкой улицы на узенькую, потом повернул обратно. Когда добрался до огромного акведука, делящего эту часть города на восток и запад, он остановился под аркой, тяжело дыша, огляделся. Лейла едва не окликнула его, но тут он внезапно обернулся, и ей пришлось отступить в дверной проем, смотреть, как он проходит мимо на расстоянии вытянутой руки. Она была готова коснуться его – пока не увидела, как оконный свет блеснул на воде в его глазах. Он пошел медленнее, и она последовала за ним. Наконец он, кажется, решил, куда направиться, и пошел увереннее – обратно, в районы, занятые итальянцами из Амальфи, Венеции и Генуи. В последнем Лейла и отыскала Григория, когда вчерашним днем услышала, что генуэзские наемники привезли с собой германца, который владеет – как молились многие – секретом греческого огня. Сейчас она надеялась, что Григорий возвращается в свою казарму. Там он будет в безопасности, а она вернется при свете дня, когда жар и слезы покинут его.
Колокол пробил десять. Большинство жителей уже укрылось за ставнями, улицы практически опустели. Однако чем ближе к казармам, тем чаще стали появляться мужчины, затем – женщины, все чаще на мостовую падал свет из открытых дверей таверн и борделей. Григорий вел ее в венецианский квартал, самый большой из анклавов союзников. Венецианцы некогда правили этим городом, знала Лейла, единственная чужеземная армия, завоевавшая его – обманом и предательством, как говорили горожане. Некоторые утверждали, что венецианцы до сих пор правят здесь – настолько в греческом городе преобладала венецианская торговля.
