Харбанс с укором посмотрел на меня и пожал плечами.
— Сегодня я уезжаю, чтобы больше сюда не возвращаться, — сказал он с мрачной торжественностью. — С этим городом я прощаюсь навсегда! Отныне его радости не для меня!
— Разве это не значит, что ты уезжаешь безо всякого желания и тем самым совершаешь насилие над собой?
Поморщившись и снова пожав плечами, он молча уставился на счетчик такси.
— Но тогда почему бы тебе не остаться?
Он сердито глянул на меня, хмыкнул и продолжал усиленно разглядывать счетчик.
— Все еще поправимо, — продолжал я. — Мы вернем твой билет и…
— Билет вернуть нельзя, — возразил он сердито. — И не для того я его покупал.
— Но я же вижу — тебе не хочется уезжать!
— Значит, ты лучше знаешь, что у меня на душе? — вспылил он. — Нет уж, оставь, пожалуйста! Я сам прекрасно разберусь в своих желаниях. Я сам знаю, кто из моих близких нуждается во мне и кому из друзей я не нужен. Я знаю все. И знаю очень хорошо. Я всех вижу насквозь…
Через окно такси, вместе с мельчайшей дождевой пылью, врывался холодный, колючий ветер. Я стал поднимать стекло, но машина уже въезжала на Хануман-роуд.
Больше нам с Харбансом поговорить наедине не удалось. Проводить его на вокзал пришли только трое — Нилима, Шукла и я. Всем остальным, вплоть до ближайших родственников, он решительно заявил, что нет никакой нужды в такую скверную погоду тащиться на вокзал. Он сам заехал попрощаться с матерью, братьями и сестрами. Возможно, то был просто каприз, а может быть, Харбанс и в самом деле не мог выносить прощаний на вокзале. Так или иначе, до самого отхода поезда он стоял между нами с отсутствующим видом и почти не разговаривал. Поезд отправился с десятиминутным опозданием, и эти лишние минуты были для Харбанса мукой. Он то смотрел на часы или на светофор, то принимался перевязывать шнурки на своих туфлях. Он бросал такие злобные взгляды на пускающий клубы пара локомотив, будто именно он был виноват в опоздании. Только когда наконец кондуктор дал свисток, Харбанс улыбнулся нам, затем молча поднялся в вагон и остановился в дверях. Но и теперь он, казалось, интересовался одним только паровозом, начисто забыв о тех, кто пришел его проводить.
— Ты уезжаешь так надолго и не хочешь попрощаться как следует? — спросила вдруг Нилима каким-то надломленным голосом. Она уже давно смотрела на него изучающим, без улыбки, взглядом.
Растерянный, Харбанс поспешно спустился на перрон. Сначала он пожал руку мне. Затем взял в свои ладони руку Нилимы, она порывисто прильнула к нему и обняла за шею. Так же попрощалась с ним Шукла.
