Лавьер поднялся, сделал к ней шаг. Злой, взъерошенный и возбужденный. Напряженные мышцы под смуглой кожей, слишком мягкие движения. Она снова попятилась. Он пугал ее… силой, яростью, страстью. Пугал и притягивал.
– Можешь не говорить, – она вздернула подбородок. – Я не настолько глупа, чтобы не понять. Ты… все спланировал. Ты все спланировал! Я видела Баристана, который убивал для тебя. И других Сумеречных… Небесные! – она сглотнула от вновь возникшей перед глазами картины. – Как давно ты готовил это? Власть стоит всех этих смертей? Стоит, Ран?
Она не заметила его движения, но он оказался рядом так быстро. Сжал, не позволяя вырваться.
– Тише, Оникс…
– Стоит? Там были женщины! – она кричала, бестолково дергаясь, надеясь вырваться из его объятий, из рук, что стали клеткой. – Зачем их было убивать? Просто женщины! И девушки, совсем молоденькие! А те, кто выжил? Что ты будешь делать с ними? Издеваться? Так же, как надо мной? Да, аид? Ты чудовище! Ты просто чудовище…
Оникс уже кричала, Лавьер молчал. Его лицо застыло, превратившись в ничего не выражающую маску, губы сжались. Он потянулся к ней, желая то ли обнять, то ли стереть влагу с ее щек, и Оникс ударила. Так, как учил Рысый, – сжать руку в кулак, большой палец сверху, перенести вес тела, вкладывая в силу удара… И вогнать кулак в мужской живот…
Но рука словно врезалась в камень, а Лавьер даже не моргнул. Зато саму Оникс скрутил в одно мгновение, развернул, прижал животом к подлокотнику кресла, вздергивая ей руки за спиной, заставляя прогнуться.
– Мой тебе совет, не бей кулаком, – голосом хриплый, и от этих горячих низких звуков у Оникс бегут мурашки по спине, и прерывается дыхание. Что он сделал с ней? Она реагирует даже на его голос, словно собака, привыкшая к командам! – Ты лишь поранишь руки, – продолжил Лавьер, вжимая бедра в ее ягодицы. – Бей палкой, ножом, кочергой или бутылью с вином, и лучше сразу по голове. Иначе я вряд ли отключусь. Запомнила?
– Так и сделаю, – просипела Оникс, извиваясь под ним, пытаясь освободиться.
– Знаешь, того, что было на Ритуале, мне ужасно мало. Мне всегда тебя мало…
– Не смей! Я не хочу! Ненавижу тебя, Ран! Ненавижу!
– Вот как? – от толкнулся в нее, входя, и от этого проникновения дыхание прервалось у обоих. Удовольствие – горячее, словно кипяток, отравляющее, словно яд, необходимое, как воздух, – лишало разума, мыслей, воли. И Оникс приходилось кусать губы, чтобы не податься ему навстречу. Он вышел и снова толкнулся в нее, резко, болезненно, восхитительно. Перехватил ее волосы на затылке, потянул, прижался щекой к ее виску. – Я ради тебя душу вывернул, Оникс, а ты ненавидишь? Дрянь.
