Фима улыбнулся на словах Аннет “незнакомый мужчина”. Она же в ответ негромко рассмеялась, словно долго плакавшая девочка наконец-то утешилась.
– Я вовсе не хотела сказать, что вы не мужественны, просто я могу разговаривать с вами, как с братом. Уж чего только не выплеснули на нас поэты со всеми их Беатриче, со стихийными силами в юбках, газелями, тигрицами, лебедями, чайками – пустыми чайниками и прочей дребеденью. По мне, так мужчины куда сложнее женщин, в тысячу раз. Или, возможно, дело тут не в сложности, а в этой гнилой сделке: секс в обмен на чувства. Или подобие чувств. Ты должна быть и проституткой, и мамочкой. Покорная псина днем, неудержимая кошка ночью. Иногда у меня такое чувство, что мужчины любят секс, но ненавидят женщин. Не обижайтесь, Эфраим. Зря я так обобщаю. Конечно же, есть и другие мужчины. Например, вы. Мне сейчас хорошо, вы такой спокойный и внимательный.
Фима подался вперед, торопясь дать огонька: она достала сигарету из своего портсигара. А про себя думал: “Средь бела дня, совершенно открыто, в центре Иерусалима они уже разгуливают с пистолетами на поясе. Не кроется ли болезнь в самой идее сионизма – идее возвращения на историческую родину? Неужели у евреев нет шансов вернуться на арену истории, без того чтобы пристала к ним всякая нечисть? Суждено ли каждому битому в детстве ребенку вырасти громилой-насильником? А до того как вернулись мы на арену истории, не липла разве к нам разная мерзость? Неужели не дано нам третьего, кроме как походить на наших хрестоматийных литературных героев – хромой нищий из “Фишки Хромого” и самонадеянный силач из “Арье-кулака”?[15]
– В двадцать пять лет, – рассказывала Аннет, – после двух-трех романов, одного аборта и первой академической степени по истории искусства, я встретила молодого ортопеда. Спокойный парень, застенчивый, знаете, такой не израильский тип, если вы понимаете, что я подразумеваю под этим, человек тонкий, он ухаживал так деликатно, каждый день присылал мне короткие и вежливые записки с выражениями любви и никогда не распускал руки. Человек он был необычайно трудолюбивый и прямой. Любил заботиться обо мне, даже кофе для меня помешивал. Себя считал этаким середнячком. Начинающий врач, чья жизнь – сплошная каторга: дежурства, ночные смены, сутки в больнице безвылазно. У него было несколько друзей, все такие же, как он. Он из семьи беженцев, родители – люди образованнее и тонкие. И через год мы с ним были уже женаты. Никаких страстей. Никаких сирен и воплей, как это у нас принято. Он прикасался ко мне так, словно я была из стекла, если вы понимаете, что я имею в виду.
